Цветок камнеломки

И Гельветов, считавший, что давным-давно понял смысл жизни и суть службы, совершенно неожиданно почувствовал себя совершеннейшим дерьмом. Он даже зажмурился на миг. Ай, как стыдно! Нет, то есть он, понятно, не рассчитывал на то, что на протяжении всех этих лет мог, обманув всех и навсегда, зарекомендовать себя трудягой, у которого душа горит о производстве. Но думал все-таки, что не так уж бросается в глаза на общем фоне. А, оказывается, все знают о его деятельности буквально все.

Гос-споди! Но не мог же он все эти годы вообще ничего не делать, на самом-то деле? Ведь делал же что-то? И еще с младшими товарищами опытом делился, жизни учил. Как оказалось, — сам не все знал. Л-ладно! Но в слух сказал только:

— И вот еще что: нам бы осколочек какой подходящий…

Директор равнодушно пожал плечами:

— По стандартной процедуре, под расписку и личную ответственность. Рапорт с указанием направленности работы ко мне на стол. Все! Свободен.

Будучи большим специалистом по суете (а имитация лихорадочной деятельности парадоксальным образом требует совсем не меньших усилий, нежели сама лихорадочная деятельность) он почувствовал, что выходит слишком даже и для его закаленной натуры. Нет, Феклистов делал колоссально много, узнавал обо всем, о чем он его просил, а договориться — так и вообще мог с кем угодно… Вот только о чем?!! Прожив много лет бок о бок и душа в душу, теперь он только молча удивлялся, что у этого вот человека — такой же диплом, как у него самого и почти такие же оценки во вкладыше. Дело даже не в том, что он напрочь позабыл все, чему учился, — он, похоже, и никогда не понимал, к чему может годиться то, чем набивали его голову в институте. Представления не имеет, как все это приложить. Так что в конечном итоге, для того, чтобы разговор вышел хоть сколько-нибудь осмысленным, предметным, говорить приходилось все-таки одному. Столько узнал всяких интересненьких штучек, — страсть:

— Так вам, насколько я понял, на таких связях все надо решать в один квант, так?

— Да по-другому вроде не выходит…

— А дважды два — четыре, так что благодарю вас… Вы гляньте, какой длине волны такая энергия кванта соответствует!

— А-а-а! Ну так что?

— А то, что это влияет малость на рассеивание в среде! По закону небезызвестного Рэлея. Тем более на таких мощностях.

— А-а, ч-черт!

— А суетесь! Такие вещи на автопилоте надо!

— Нагоним. Опыта нет. А чего ж делать?

— Вот уж этого не знаю. Хоть кокристаллизацию проводите, чтоб рабочее тело, значит, прямо в зоне образования этих ваших связей.

— А потом чтоб растворялось после каждого импульса? У вас так делают?

— У нас этого не делают. Мы такими вещами не занимаемся. Это я в порядке бреда. Пошутил, понимаешь? Наверное, это и вовсе невозможно. В каждый данный момент слишком большая поверхность нужна относительно объема.

— Нить. — Выдохнул Гельветов неожиданно для себя. — Нить.

— Что — нить?

— Ничего, это я так. Чем ближе реальное тело по форме к идеальной прямой, тем выгоднее отношение поверхность/объем.

— Ты это к чему?

"Ага. Так я тебе и сказал прямо сразу, — подумал он, — еще самому пригодится. А и вы, мудрецы, не все знаете. Кое-чего не знаете все-таки" — но вслух сказал только:

— Да нет, это я так. Тоже в порядке бреда…

В голове тут же возникла картинка, на которой сразу же появилась нить, от нее, навроде подпорок, пошли продольные ребра, так, что сечение ее стало подобием звезды, от них — свои ребра, чтобы звезда о шести лучей уподобилась снежинке… Потем — еще… А потом? Нам же вроде бы как монолит нужен? И тут же решил, что продолжать такой процесс допустимо только до тех пор, пока ширина получающихся продольных каналов не станет равной занятому месту, — тогда все как раз, как надо, и получится. Только вот чем дальше, тем медленнее будет идти процесс…

Такого рода, и им подобные сведения вместе со своими суждениями на эту тему он тут же записывал на бумажке, — это ежели позволяли, а то очень много было таких мест, где и не позволяли, и оттого записывать приходилось в задний след, только покинув врата гостеприимного учреждения. Ухмыляясь. Как в подобных случаях добывались пропуска и допуски — отдельная сага, а подробности и вообще известны одному только Богу да Леониду Кирилловичу Феклистову…