Цветок папоротника

Прежде Вероника расстроилась бы, а может даже испугалась. Постаралась скрыться в глубине донжона, занялась бы самой тяжелой или утомительной работой, лишь бы перестали дрожать руки. А теперь она взглянула вслед мужу и пожала плечами. Все, что она сказала ему было правдой. Хорошими хозяйками не становятся в один день. А работа найдется всегда, пусть и в скромной монастырской келье. И раз в ее жизни мало что изменится, то стоит воспользоваться малыми преимуществами своего положения, пока они еще есть! Вот сейчас она пошлет служанку за ягодами и сливками, растолчет в ступке кусочек сахара, и устроит для себя и Виолетты пир на весь мир! В своей спальне! А муж пусть ругается где-нибудь там, на плацу!

Выполнив задуманное, Вероника почувствовала себя лучше, и неожиданно для самой себя вынула из чехла лютню. Когда-то она училась играть на ней и неплохо пела, а потом забросила, потому что муж каждый раз возмущался тем, что она отлынивает от домашних дел. Барон предпочитал слушать героические баллады в исполнении мужчин-менестрелей, а «женские слащавые песни» считал капризом недалеких дев.

Сестра хоть и удивилась, но очень обрадовалась. Дамы вдвоем вышли в солярий, открыли окна, чтобы проветрить комнату, нагретую солнцем, и вместе запели те баллады, которые помнили с детских лет. Звонкий голос Виолетты забирался высоко-высоко, кажется в самое небо, а более низкий голос Вероники плыл, как пушистое облако.

Леди развеселились, позвали служанок с кувшином ягодной воды, и не замечали, что во дворе то и дело останавливаются, прислушиваясь слуги, а то и воины. Хмурит брови барон Грейнж. Потаенно радуются служанки – если леди поет, может быть, она все же ждет ребенка?

Веселье закончил барон. Ворвался в солярий, разогнал женщин, и утащил жену в спальню. В этот день он был особенно груб, но Веронике было наплевать. Она прикрыла глаза, вытянула руки вдоль тела и лежала, представляя себя камнем, который омывается водой.

Прежде она стонала, вскрикивала, иногда даже плакала, и муж купался в ее унижении, иногда сам щипал ее до синяков, или требовал такое, что Вероника считала стыдным, да еще и посмеивался над ее смущением. Со временем она перестала реагировать так бурно, но боль все равно пробивала ее щит, а в этот день она просто плыла, закрыв глаза, не обращая внимание на пыхтение супруга и скрип кровати.

В самом скором времени барону стало не интересно. Он попытался расшевелить супругу, перевернул ее на живот, подпихнул подушку, потом грубо схватил за волосы, собираясь привычно заставить ее ублажить его, но Вероника открыла глаза и посетовала:

– Простите великодушно, супруг мой, но у меня ужасно разболелась голова…

Лицо Грейнжа налилось кровью. Он однажды уже объяснил жене, что ему не отказывают. Она тогда неделю прятала синяки под платьем, и с той поры уступала всегда, даже в дни неудобные для зачатия.

– Я могу лишь смиренно лежать, выполняя долг супруги, – закончила фразу баронесса и вновь вытянулась на разворошенной постели, благочестиво сложив руки.

Барон замер. Жена не отказывает, наказать не за что, но и привычной для него разрядки не дает! Плюнув на каменный пол, Грейнж подхватил камзол и ушел, чтобы сбросить свое желание на служанок.

Вероника полежала немного, потом тихонько хихикнула и встала с кровати. Да-да, впервые за семь лет брака молодая женщина рассмеялась, встав с постели! Потом позвала служанку, приказала подать другое платье взамен измятого и разорванного на груди, и велев прибрать постель напевая двинулась на кухню: сытый мужчина – добрый мужчина. А ей надо задобрить мужа. Скоро Иванов день, и ведьма велела ей непременно быть на празднике!

* * *

Вообще в баронстве Грейнж Иванов день отмечали все. Крестьяне устраивали празднество у реки – танцевали, жгли костры, пускали венки по воде, гадая на суженого. Воины уходили в лес, чтобы поймать для себя «русалку» или «мавку» бродящую в одной белой рубахе среди деревьев. Барон и баронесса традиционно появлялись на празднике в самом начале, выливали в огонь кубок вина, после чего Вероника возвращалась в донжон и до утра слушала из окна пьяные песни, крики и стоны.

Барон приходил в замок под утро. В разорванной рубахе, в заляпанных зеленью штанах. Молча падал в супружескую постель, и храпел до обеда. Потом требовал воды, вина, бульона и ласки. Если жена отказывала или просила его помыться – бил. Так что Вероника не любила этот праздник прежде. Но в этом году она решилась сделать то, что подсказала ведьма – явиться на празднике не только официально, но и тайно! Она загодя сшила рубаху с длинными «русалочьими» рукавами и спрятала ее в свой сундук.

Виолетта тоже хотела танцевать у костров и даже мечтала вслух, как было бы здорово прыгнуть через костер с женихом, но юной леди полагалось сидеть в замке. Даже на торжественную часть Вероника брала ее с собой на свой страх и риск – барон мог не дозволить и такой малости.