Цветок Прерий

– Не то, чтобы я очень боюсь, что нас убьют. Рано или поздно все умирают. Это страшнее… – она вздохнула. – Однажды я видела семью, которую привезли после нападения на их повозку людей Витторио. Они ехали в Калифорнию, и их путь лежал через Тумстоун. Это было несколько месяцев спустя после смерти папы. Я повстречалась с ними в лавке, очень милые были люди… А на следующий день нашли их повозку. Их… их…

Кэл взял Маккензи за плечи и повернул к себе лицом.

– Мак, даже если нас поймают во время побега, ни один индеец не дотронется до тебя. Это я тебе обещаю. Никто, кроме меня, не прикоснется к тебе.

Маккензи поняла, что он имел в виду.

– Разве ты еще не поняла, что мне можно верить?

– Да, я верю тебе, – сказала она спокойно.

– Тогда забудь все, что случилось с теми несчастными людьми, и постарайся уснуть.

– Я не смогу уснуть, – Маккензи протянула руку и дотронулась до его щеки. – Я люблю тебя, Калифорния Смит. И я рада тому, что мы вместе, даже здесь.

Он улыбнулся.

– Лучше бы мы оказались в каком-нибудь другом месте.

Маккензи тоже улыбнулась.

– Если ты в самом деле не хочешь спать, я знаю способ, как скоротать время.

– В лагере, полном индейцев?

– Для этого и существует хижина.

Он нежно уложил ее на одеяла и, опираясь на локти, вытянулся над женщиной. От его близости страх Маккензи стал проходить. В его надежных руках она забыла об опасности, которая бродила за непрочными стенами их хижины. Маккензи собиралась расспросить Кэла о Йанозе, но не стала. У них и без того хватало проблем. Дорога была каждая минута, ведь неизвестно, сколько им осталось жить на белом свете.

– Я люблю тебя, Калифорния Смит.

– И я люблю тебя, Маккензи Батлер, – Кэл поцеловал ее теплыми губами так, будто коснулся легкий ветерок. – Позволь мне доказать, как сильно.

ГЛАВА XIX

Луна спряталась за тучами, когда четыре беглеца вывели своих лошадей из спящего лагеря апачей. Чтобы приглушить стук копыт, к ногам лошадей были привязаны куски оленьей кожи, но эта мера предосторожности была, по-видимому, излишней. Апачи спали крепким сном, оглушенные теквилой.

Группу возглавлял Кэл, последним шел Исти. Маккензи старалась держаться так, как подобает жене индейца – то есть совершенно спокойно, но ее сердце билось так оглушительно, что ей казалось, весь лагерь пьяных индейцев слышит эти звуки.

Вдруг Кэл дал знак остановиться. Маккензи понимала, что нельзя задавать вопросы и нарушать тишину. Уголком глаза она заметила, как Бей и Исти схватились за винтовки. Прошло несколько напряженных минут, и из-за деревьев появилась какая-то тень и остановилась на их пути. Исти и Бей взвели курки, но Кэл поднял руку, удерживая их от выстрела.

– Йаноза! – приветствовал Кэл тень.

– Гошк-ан!

Маккензи знала, что апачи зовут друг друга по именам лишь в особых случаях, и это тихое приветствие означало куда больше, чем могло показаться. В воздухе повисла гнетущая тишина. Если брат Кэла поднимет тревогу, побег обречен на неудачу. Но Йаноза не кричал. Он стал говорить с Кэлом холодным спокойным тоном, слегка запинаясь, потому что был пьян.

Маккензи отошла потихоньку к Исти.

– Что он говорит? – прошептала она.

– Он знал, что Гошк-ан уйдет. Гошк-ан больше не индеец, он больше не хочет умирать вместе с апачами.

Кэл ответил так же кратко и таким же ровным голосом.

– Гошк-ан говорит, что у него есть ради чего жить, ему незачем умирать, – тихо переводил Исти. – Он сказал Йанозе, что все стало другим. Он сам стал другим, Йаноза стал другим. Весь мир переменился.

Вдруг Йаноза шагнул вперед и уставился на Маккензи.

– У тебя есть женщина, ради которой ты хочешь жить, – отрывисто произнес он по-английски. – Она нарожает тебе сыновей, белых сыновей. Еще больше белых людей будут попирать эту землю.

Маккензи было неприятно выслушивать его обвинения, но она терпела. Даже в темноте было заметно, как сверкали от злости глаза индейца.

– Почему белые не хотят жить на своей земле и оставить нас в покое?

Он адресовал вопрос Маккензи, а не Кэлу.

– Белые глупы. У них нет чести. Они убивают землю, роя в ней шахты и разводя уйму скота. Белые хуже мексиканцев.

Он взглянул на Кэла, затем на винтовки в руках Исти и Бея, потом снова обратился к Маккензи:

– У Гошк-ана волосы желтые, как у белых, но он мой брат. Он встал на путь белых людей, но я знаю, что он не запятнает чести, потому что мы вместе росли. Он сказал мне, что ты, рыжеволосая женщина, тоже понимаешь, что такое честь.

Индеец долго молча смотрел на нее, потом заговорил вновь:

– Мой брат сказал, что я убил твоего отца, белая женщина. Я не помню. Я убил столько белых, что их лица перемешались в памяти.

Маккензи при этих словах почувствовала жалость. Какова была жизнь Йанозы? Какой дьявольский огонь пылал в его сердце, что он загубил так много людей, что образы их смешались в его памяти?

– Мне жаль, если я действительно убил твоего отца, рыжеволосая, потому что ты – жена моего брата. Но теперь я дарю тебе жизнь взамен той, что отнял у твоего отца.

Его слова имели огромный смысл для Маккензи. Шесть лет назад Йаноза, погубив отца, убил и ее душу. Теперь он возвращал ее.