Цветок с тремя листьями (СИ)

Киёмаса наклонился вперед, вглядываясь в слова, и громко хмыкнул. Выпрямился и ударил себя кулаком в грудь:

— Список моих побед на любовном фронте!

— Чего-о? — удивленно протянул Масанори и расхохотался.

— Ты все еще находишь это смешным? — Мицунари криво усмехнулся.

— Я? Это Масанори ржет, я же сама серьезность.

— Идиот. Два идиота, — резюмировал Мицунари и обратился к Ёсицугу. — А ты? Ты что по этому поводу думаешь?

— Я по этому поводу думаю, Мицунари, что очень странно ты «никуда не собирался». Ты всегда носишь с собой копии важных документов? — Ёсицугу оторвался от чтения и повернул голову к Мицунари. И несколько раз моргнул, фокусируя взгляд.

— Я… — Мицунари густо покраснел и отвернулся.

— Я сейчас дочитаю и все скажу. — Ёсицугу вернулся к бумагам.

— Так, похоже, девушек и драк не ожидается… — Масанори тяжело вздохнул и опять приложился к чаше.

Киёмаса задумчиво почесал щеку. По лицу Ёсицугу было сложно судить, как именно он воспринимает прочитанное, но вот наблюдать за Мицунари было редкостным удовольствием. Он то метал на Киёмасу гневные взгляды, то поворачивался к Отани, стараясь сохранить некое подобие спокойствия на лице.

— Да… Киёмаса, ты действительно меня удивил… — Ёсицугу отложил бумаги, и его губы вновь растянулись в странной гримасе. — Ты, я посмотрю, не теряешь времени даром. Парень Асано, наследник Токугава… Кто у тебя следующий на очереди? Мори Хидэнари? Или… он уже несколько староват для тебя?

Киёмаса прыснул в кулак, и его плечи затряслись:

— Всегда любил твои шутки.

— А я вовсе не шучу. Мицунари, тебе бы следовало поучиться у Киёмасы. Вот кто воистину озабочен своим будущим.

— Что?.. — лицо Мицунари вытянулось, и он уставился на Ёсицугу с настороженным недоумением.

— Что слышал. Ты хотел, чтобы я тебе сказал, что об этом думаю? Ты услышал мой ответ.

— Так… Значит, я не ошибся, считая Киёмасу предателем.

— Что?! — Киёмаса вскочил и навис над Мицунари. — Еще раз повтори!

— Ты глухой, Киёмаса, или до такой степени туп?

Киёмаса схватил Мицунари за воротник и рванул вверх.

— О, может, и девушки подойдут? — обрадовался Масанори, отодвигаясь и отводя подальше руку с чашей.

— Заткнись! — прошипел Мицунари и задергался, освобождаясь. — Ты, Киёмаса, и твои друзья Токугава выставили его светлость на посмешище, устроив этот спектакль!

— А ты… не слишком ли много на себя берешь?

— Эй, Киёмаса! О чем речь? Какой спектакль? Почему я ничего не знаю?..

Ёсицугу наклонился к Масанори и негромко прошептал:

— Тихо, не мешай им. Мицунари не верит в искренность чувств Киёмасы к Токугаве Хидэтаде.

— Что? Эй, ты правда того… — Масанори сделал характерный неприличный жест, — …сынку Иэясу? Ого! Почему мне не рассказал? — он оглушительно расхохотался.

— Да, да, Киёмаса. Расскажи всем, — освободившийся Мицунари поправил ворот и сел ровно.

— Все. Довольно, — Отани проговорил эти слова едва слышно, но внезапно наступила полная тишина. Только Киёмаса шумно выдохнул, опускаясь на свое место. — А теперь мне можно сказать?

Никто ничего не ответил, и Ёсицугу удовлетворенно кивнул:

— А теперь я хочу, чтобы все послушали меня. Внимательно послушали. Я думаю, ни для кого из присутствующих не секрет, что его светлость скоро умрет.

— Что? Не смей! — Киёмаса опять вскочил и сжал кулаки. — Проклятье, кто меня за язык тянул?!

— Ёсицугу! — лицо Мицунари побелело, и он вцепился Отани в рукав. — Возьми свои слова назад. Я серьезно. Как ты можешь такое говорить?!

Ёсицугу не пошевелился и даже не поднял головы, лишь издал негромкий хриплый смешок:

— Приятно видеть ваше единодушие хоть в чем-то. Неужели именно мои слова убивают его светлость? И от того, что я буду делать вид, как будто он молод и здоров, он немедленно вылечится и проживет долгие годы? Или я расстроил вас, сказав вслух то, что вы и так прекрасно понимаете, но изо всех сил скрываете даже от себя, пытаясь держаться за свои успокоительные фантазии? Его светлость — умрет. Очень скоро. Но я — я умру раньше. Поэтому разрешите не тратить время, утешая вас, — он осторожно высвободил рукав из пальцев Мицунари.

Киёмаса хотел что-то сказать, но не смог. Его губы задергались, искривляясь, а по щекам внезапно покатились слезы. Он сжал руками голову и глухо зарычал. Потом опустил руку, схватил чашу и запустил ею в стену. В получившуюся дыру заглянула поднимающаяся луна.

— Масанори, врежь ему, тебе ближе, — Ёсицугу прикрыл ладонью глаза.

Масанори качнул головой, соглашаясь, и с разворота заехал Киёмасе по уху. Тот повернулся, и его лицо исказилось яростью.

— Эй! Киёмаса! — Масанори бросился вперед, схватил его за плечи и начал отчаянно трясти, заглядывая в лицо. — Ты что? Брось, это же Отани Ёсицугу! У него все умрут! И все будет плохо! Он же всегда так говорит — вон, и про войну с Кореей тоже твердил, что проиграем.

— Ты… выбрал хреновый пример, Масанори, — рыкнул Киёмаса, вцепляясь в ответ в плечо брата и опрокидывая его на спину.

— Так, понятно… это надолго, — сказал Ёсицугу. — Мицунари, налей мне, пожалуйста, сакэ, я как раз успею выпить.