Цветок смерти, или Правдивая история Рас-Альхага, единственного мага, который умел колдовать без головы (СИ)

— Так что будет, если они назначат жертву? — напомнила колдунья.

— А-а-а? Не расслышал, прекрасная госпожа!

— Что будет, если ваши Хозяева затребуют жертву? Какую жертву?

— Вы уж простите глухого старика, но за шумом теряются ваши речи. Вот минуем перевал, присядем к огню, Ирга все без утайки поведает.

Навязчивая мысль не давала мне покоя: в Кобальтовых горах любое слово, произнесенное или нет, обладало силой воплощения. Вы скажете, что я был темен и суеверен. Верно, суеверен, как все, кто живет ночным промыслом, приглашая Госпожу Удачу в наперсницы. И честному ремеслу я не обучался, это тоже верно, но отсюда вовсе не следовало непременной моей глупости. С детства я привык наблюдать, сравнивать увиденное и принимать решения, которые еще ни разу не подводили меня — ведь ценой ошибки могла оказаться моя жизнь. К чему я клоню? А к тому, что горец, страсть как любивший воздать своим Хозяевам хвалу, на сей раз уводил Сагитту от вопросов, и его уклончивость настораживала меня. Не знаю, уповала ли колдунья на собственную неуязвимость или на непобедимость Альхага, только излишняя уверенность делала ее беспечной, а мне вовсе не улыбалось пасть жертвой этой беспечности. Я решил отвлечь Сагитту.

— Мы ищем за горами нечто ценное?

Вспоминая карту, я мог сказать, что Кобальтовые горы отмечают северную границу королевства. Дальше лежат неведомые земли и города, об одно называние которых язык поломаешь. Взять хотя бы Клекреть, откуда торговцы везут тончайшие кружева, и где кружевницы красят волосы в синий цвет и родятся с камнем смарагдом во лбу, чтобы даже в ночи продолжать нелегкий свой труд. Я хотел бы увидеть такое диво воочию!

Сагитту оказалось не просто сбить с толку.

— Дойдем, тогда узнаешь. А может, не суждено нам легкой дороги.

По мне, так весь пройденный путь отнюдь не был увеселительной прогулкой.

— Великую колдунью пугают трудности? — подначил я.

— Трудности могут испугать лишь того, кто слаб духом и лишен поддержки. Подле Альхага я спокойна.

Из-за необходимости постоянно перекрикивать ветер разговор увяз. Мы продвигались вперед. Облака скрадывали расстояние — не понять было, сколько пройдено нами, а сколько еще предстоит пройти. Порой сквозь седую пелену проступали скалистые гребни — синеватые, изъязвленные временем, но ориентироваться по ним мог разве что горец, на взгляд же стороннего наблюдателя все они были на одно лицо. Эта унылость и усыпила мою бдительность.

Закричали одновременно Альхаг в начале колонны и Ирга позади:

— Обнажить мечи!

— Хозяин сыновей своих послал!..

Вы когда-нибудь пробовали вытянуть саблю из ножен, балансируя на краю пропасти? Вот и мне доселе не доводилось. Еще не поняв происходящего, а только повинуясь тревожным возгласам, я выхватил клинок. Позади отпрянула и чертыхнулась Сагитта. Ох, прости, моя колдунья, не всем же родиться с мечом в руке!

С небес стремительно падали камни — так почудилось попервоначалу. Мало мне было плена, Альхага в обличии Хозяина, мало холода, крутых подъемов, отвесных спусков, переправ! Теперь еще летающие камни! Когда же они приблизились… о, Создатель милостивый и милосердный, лучше бы это и вправду оказались камни! На нас мчались гигантские орлы. Из клювов их извергался злобный клекот, когти то выпускались, то вновь прятались в скрюченные лапы. Размах орлиных крыльев составлял полтора человеческих роста — иссиня-черные, а по краям выкрашенные всеми оттенками пламени, они действительно казались пылающими. Огненный гребень венчал и головы птиц.

— Не убивайте! — истошно вопил горец. — То сыны Хозяина, они за жертвой прилетели. Убившего сына Хозяина постигнет страшная кара!

Крики его пропали втуне. Первого орла принял на меч Данко. Клинок прошел птице сквозь грудь и вышел между крыл. Колдун перебил крыло второму — полыхнули огненные перья, брызнула темная кровь, и орел забился, срываясь вниз. Ариовист с аристократической небрежностью отмахивался от наседавшего на него исполина. Стоит признать, держался принц безупречно — ни испуг, ни сомнения не замутнили благородного чела. Слаженно отбивались Драко и Браго, причем последний попутно отгонял орлов от его высочества. Один Ирга не предпринимал ни малейшей попытки спастись. Он присел на корточки, заслонивши лицо руками. За горца сражалась Сагитта. Меч ее выписывал в воздухе круги, восьмерки, кренделя и вовсе причудливые фигуры, равно заканчивающиеся для орлов сложены.

Небо стало сине-темно, оно пламенело, оно клекотало. От ударов чудовищных клювов крошился камень, перья летели ливнем; одно чиркнуло совсем близко от меня, и я увидел, что кромка его острее ножа. Мелькали плошки глаз: блестящие, умные, злые, в глубине каждой суетилась смешная фигурка вора Подменыша. В орлиных глазах я выглядел безумцем, задумавшим сплясать мореску над пропастью.