Цветок смерти, или Правдивая история Рас-Альхага, единственного мага, который умел колдовать без головы (СИ)

— Вижу, вы уже надавали обещаний ученице Змеиного колдуна — женщины кому угодно задурят голову, когда хотят добиться желаемого. Но это пустая затея. Я толкую не об идее верховенства магии в масштабе королевства, а о ее воплощении. Опасная ошибка позволять чувствам главенствовать над разумом — Максимилиан посадил лейб-магом своего фаворита, вы собрались сделать им любовницу. Помяните мое слово: женщинам пристали наряды и драгоценности, в политику им мешаться не след. Ученица Альхага не расчистит вам путь к трону. Нынешние маги измельчали, королевский эдикт низвел их до уровня травоядных, а разве способны к колдовству коза или корова? Иное дело хищник, который суть воплощенная магия с своими движениями, статью, мерцанием зрачков.

Шаула будто гипнотизировал меня. Он и сам был хищником, и я мог бы поклясться, что зрачки колдуна сверкают в сумраке не хуже кошачьих. Я поторопился разбить оцепенение, в которое ввергал меня голос Мантикора:

— Не сравнивайте магов с хищниками, зверь убивает, чтобы прокормиться, а вы… чего ради сеете погибель вы?

И вновь мне удалось пронять его. Мантикор заговорил яростно и страстно:

— Когда под забором околевает безродный босяк, смерть его, равно как и жизнь, бесполезны. Если же этого босяка убивает маг, его гибель способна изменить мир. Вы и ваши рыцари не отягчаясь сомнениями обагряете кровью клинки. Так отчего вы противитесь, когда то же делают маги, ведь мертвецу без разницы, за кем был решающий удар. Или возразите, будто право отнимать жизнь, как и чеканка монет, исключительная прерогатива аристократии?

Мантикор завел меня на зыбкую почву — я вынужден был спорить о предмете, которого не понимал.

— В отличие от магов, мои рыцари не посягают на человеческие души, — тем не менее возразил я.

— Не посягаете на души? — Шаула расхохотался. — Что ж, вы не мараетесь, верно. Однако охотно пользуетесь теми, которые прибрали для вас другие. Смерч, поднявший вас на свое крыло, был ничем иным, как освободившимися со смертью Альхага душами. Вы не знали? Помилуйте, принц, так ведь Альхаг был гвинотом, а гвиноты испокон веков колдовали на крови! В этом свете и самоназвание их — хозяева ветров приобретает иное звучание — не только всадники, но и властители душ. Ваш придворный любимчик был знатным душегубом! Так что, отрубив ему голову, я немало поспособствовал освобождению невинно загубленных жертв.

Возможно, увещевания Мантикора и убедили бы настоящего принца. Я же не принимал их с первой минуты разговора, и потому они не стали для меня искусом. Чересчур часто видел я пренебрежение к человеческой жизни, чересчур долго считал его одним из омерзительнейших проявлений естественного хода вещей. Я перестал бы себя уважать, согласись на предложение колдуна, а уважение к себе долгие годы было единственным моим достоянием.

— Дурной тон — устилать свой путь к власти мертвецами. Погибнут ли они от моего меча, падут ли от вашего, либо попросту замерзнут, это скверно пахнет, — отвечал я Мантикору. — Беседы о смерти утомили меня. Посторонитесь теперь, я желаю почивать.

XVII. Тучи сгущаются

Со всеми перипетиями я вернулся в свои покои за полночь. Камердинер в натянутой задом наперед ливрее, медлительный и неловкий со сна, вышел меня встречать. В ночной тишине каблуки моего богомола щелкали громче обычного. Я отослал его, но вскоре о том пожалел — в присутствии камердинера Сагитта относилась ко мне, как к особе королевской крови, если же рядом не случалось свидетелей, то и колдунья не брала на себя труд церемониться.

— Ты что творишь?! Разговаривал с Мантикором!

Я не стал отпираться:

— У нас состоялась довольно содержательная беседа о природе колдовства. Мантикор предлагает мне помощь в достижении трона, взамен он жаждет сделаться его лейб-магом.

— Чтобы узнать это, не стоило рисковать. Его намерения ясны, как день.

Сагитта отчитывала меня, точно нашкодившего мальчишку. Я разозлился:

— Ясны для тебя, однако меня ты просветить не торопишься. На кону моя голова, я не стану играть вслепую.

— Твоя голова была в гораздо большей опасности, когда остался с Шаулой один на один!

Беспокойство колдуньи было приятно мне, хотя я и не понимал его причин:

— Не ты ли уверяла, будто прежде убийства Мантикор попробует договориться? Так и случилось. Мертвец навряд ли сможет обеспечить его доходным местом.

Сагитта медлила с ответом, не желая признавать за собой ошибки. Она прошлась от стены к стене — от ширмы, расписанной теряющимися во мраке птицами, до украшенных затейливой резьбой дверей. Остановилась. Огладила львиную голову на дверной ручке, подергала кольцо в зубах зверя. Я ждал.

Нехотя колдунья молвила:

— Похоже, я просчиталась. Со дня своего приезда во дворец Шаула трижды пытался отравить тебя и дважды подсылал убийц.

— И ты скрывала?!

— Я обещала тебя защищать. Вы, мужчины, любите выставить себя героями, для меня же главное видеть тебя живым. Раздевайся.