Цветок смерти, или Правдивая история Рас-Альхага, единственного мага, который умел колдовать без головы (СИ)

Одна надежда теплилась у меня в душе, на такую могла осмелиться лишь молодость — молодость, ставящаяся себя центром мироздания и оттого верящая в свою неуязвимость. Она была слабее дуновения ветерка в полуденный зной, но это была единственная козырная карта, какую мог я разыграть, хотя с равным успехом мой козырь мог оказаться обычной шестеркой. Вы верно уже догадались, что я уповал на способность раздваиваться во время поединка. Действие ее я испытал всего однажды, я не умел вызвать ее по своему желанию, однако дерзко полагал, будто перед угрозой смерти она придет мне на помощь.

Тем временем Мантикор атаковал. Я принял лезвие его меча на щит и поторопился ударить, пока колдун собирал силы для новой атаки. Шаула легко отразил мое нападение, широко размахнулся, рубанул от плеча. Не дожидаясь падения меча, я отскочил в сторону и нацелился на колени Шауле подсекающим ударом. Мантикор избежал его, подпрыгнув вверх. Я снова попробовал достать противника и вновь потерпел неудачу — Шаула подставил щит. Тварь на щите злорадно захихикала. Поклясться готов, что здесь не обошлось без колдовства!

Довольно долго мы то обменивались ударами, то кружили друг вокруг друга, не пытаясь нападать и выбирая выгодную позицию. Шаула нащупывал бреши в моей защите, я пытался пробить его. Раз или два мне это удавалось, тогда при соприкосновении с его доспехом моя сабля точно вязла в пустоте, и меня посещала мысль, что я сражаюсь с тенью. Несколько раз я видел, как колдуна окутывает свечение, после чего сабля в моих руках делалась тяжелее, и доспех сильнее давил на плечи. К счастью, это длилось считанные мгновения. Порой после свечения мир подергивался рябью, но стоило мне моргнуть, как все становилось на свои места. Если Шаула и использовал магию, я был от нее надежно огражден.

Придя к заключению относительно моей манеры сражаться, Мантикор поменял стиль ведения боя. Он сделался стремителен. Тяжелый меч летал в его руках, точно ничего не весил. Мне все труднее становилось уворачиваться. Щит мой скоро стал изрублен, и я отшвырнул его. Теперь мне приходилось отражать атаки саблей, но она плохо годилась против клинка Шаулы.

Вот тут-то раздвоенность бытия и обрушилось на меня. Я еле устоял на ногах — еще ни один из нанесенных в этом поединке ударов не обладал столь сокрушительной силой. От прикосновения к сознанию Мантикора возникло ощущение скверны. Колдун был весь жгучая ярость, жажда крови, зависть, гордыня мучительная и испепеляющая. В мыслях Шаулы одно за одним сменялись видения моей смерти: вот я падаю на снег, и меч пронзает мне грудь сквозь доспех, вот я стою на коленях и меч косым ударом разрубает меня надвое, вот на излете широкого замаха меч сносит мне голову…

Я видел себя мертвым и вместе с тем чувствовал себя живым. Такое раздвоение вернее влекло к погибели, нежели к спасению. Прав, дважды прав был Альхаг, говоря о неподготовленности моего сознания! Мне трудно было удерживать в голове и сводить воедино ощущения, что хлынули через меня; еще труднее было вычленить среди них те, которые действительно были важны. Чтобы уберечь рассудок, я отрешился от всего лишнего. Я перестал воспринимать окружающий мир, отказался от мыслей и позволил своему наитию вести меня в поединке. В этом было нечто странное, точно смотреть на отражение отражения: я видел себя глазами Мантикора и видел Мантикора своими глазами, рукой Мантикора я отражал свои удары, а своей рукой — его. Я уходил от атак, еще только предвосхищая их. Я подпрыгивал, пропуская лезвие под собой, я пригибался, и меч со свистом рассекал над моей головой воздух.

Смею надеяться, это был лучший мой бой. Подвело отсутствие опыта. Не привычный к длительным сражениям, я начал уставать. Тело сделалось неуклюжим, все труднее стало уклоняться и отскакивать от разящего меча. Уже и без магии доспех давил на плечи непомерным грузом. Рука, в которой я сжимал саблю, занемела от множества нанесенных и отведенных ударов. Все тяжелее было поднять клинок, все меньше сил вкладывал я в атаки. Я уходил в защиту, и это было первым шагом к поражению. Вторым шагом стал страшной силы удар, о котором я знал и от которого все же не смог избежать. Он пришелся по косой, и на этом мое везение иссякло.

Разрубив доспех, остро отточенное лезвие глубоко рассекло мое плечо. Кровь рассыпалась по снегу, точно давешние ягоды рябины. Левая рука повисла, обездвиженная. От боли сердце готово было выскочить из груди. Мир вокруг подернулся багряной пеленой. Я видел свою слабость глазами моего противника, я слышал ее в его торжестве. Я бился из последних сил. С трудом я увернулся от сверкающей полосы стали, однако посреди движения Шаула перехватил меня и толкнул в снег. Я не устоял на ногах.

Говорят, что перед смертью перед нами проходит жизнь, чтобы нечто из предыдущего опыта могло дать подсказку. Я убедился в этом на собственном опыте. Моей подсказкой прозвучал голос Альхага: "Ты не пробовал управлять действиями противника?" И я внял ему.