Время между кормёжками стало расти, и я поняла, что не могу жить посреди леса, сводить своё существование к ожиданию от встречи до встречи. Разве стоило сбегать из одной клетке, чтобы собственноручно отправиться в другую? Я стала ходить по вечерам в придорожные бары и забегаловки у трассы, первое время изучая обстановку и при возможности, питаясь. Текучка из дальнобойщиков оказалась лёгкой добычей: достаточно только предложить подвыпившего водителя уединиться где-нибудь вдвоём. Я старалась действовать осторожно, выбирая только тех, кто в городе оказался проездом на случай, если не сдержусь и всё кончится плохо. Первые месяцы удача была на моей стороне. Я научилась действовать настолько мягко и осторожно, что некоторые дальнобойщики и вовсе принимали укусы за своего рода любовную утеху. Хотя, быть может, их психика включала своеобразную защиту, мешая пониманию происходящего в действительно на нечто более приятное.
Но в то время как жажда Никиты постепенно притуплялась, моя же, наоборот, только усиливалась и, в один из дней, оказавшись в салоне очередной фуры, я не сдержалась. Смогла остановиться лишь тогда, когда тело здоровяка подомной совсем обмякло, а дыхание остановилось. Помня содеянное в больнице, я поклялась самой себе, что больше никогда не отниму чужой жизни, но эта кровь… она будто шептала мне сладостные речи, призывала испить до последней капли, чтобы заполнить пылающую в груди пустоту.
Только увидев перед собой бездыханное тело здоровяка, я пришла в себя. Осознание, что произошло непоправимое, уже вовсю пряло сети страха, окутывая не только разум, но и дотрагиваясь до сердца. Впервые я смогла понять ценность чужой жизни, без оглядки на животные инстинкты, легко в оказывающие во главе угла и притупляя иные, человеческие чувства. Казалось, во мне вновь расцветало людское и если бы часть меня так отчаянно не держалась за мысли о сыне, должно быть обращение легко стёрло всё светлое, присущее с рождения. Что-то во мне изменилось, но лишь на короткое мгновение. Едва понимая, что делая, я вспорола зуба кожу на запястье и плотно прижала ко рту уже мёртвого дальнобойщика. Капли предательски соскальзывали с его губ, точно иначе было не усвоить урок, но я не сдавалась. Какой-то древний инстинкт шептал, что стоить надкусить плоти мужчины и, я поддалась: склонилась прямо над шеей и медленно принялась вводить свои клыки. По привычке хотелось сделать глоток, вытянуть последние остатки живительной влаги, но что-то мне подсказывало – стоит подождать.
Стоило мне замереть, как непривычно свело всю челюсть, а вслед за этим чувством пришла боль, впервые за долгое время. Мои клыки будто обратились в оголённые нервные окончания. Щипало ужасно, и я хотела уже отпрянуть, напуганная новым чувством – всё же даже падение с высокого расстояния было мне теперь нипочём – но внутренний голос строгим тоном велел держаться. Однако, это оказалось выше меня и когда боль достигла пика, я оторвалась от шеи и заметила, как тягучая сверкающая жидкость, тонкой линией протянулась от места укуса до моего лица. Мгновение и тонкая нить разорвалась и на лицо отскочила пара капель, которые я поспешно стёрла тыльной стороной ладони, но стоило отставить руку, как удалось разглядеть её. Серебристая субстанция, как свет от полной луны, мерцала на коже. У неё не было ни запаха, ни, казалось, температуры. Не прошло и пары секунд, как жидкость принялась пузыриться и ушла глубоко под кожу. Я прислушалась к собственным ощущениям и не заметила никаких изменений внутри, вот только в кабине едва слышимо вновь отозвалось второе сердце.
Так и появился в моей жизни Глеб. Добродушный здоровяк, исправно проезжающий через полстраны доставляя товары из одной точки в другую. Даже изменившись, первое время он не терял себя. Был рассудительным и внимательным. Заботился обо мне несмотря на содеянное. Он был не готов менять свою жизнь, наивно полагая, что обращение зависело лишь от наших внутренних выборов, и даже я поверила его рассуждениям. Мы попробовали жить нормально, продолжая выезжать на рейс вдвоём. Смена места действовала на меня воодушевляюще: я ведь никогда раньше не покидала Ксертонь. Новые города встречали тысячами огней, маня перед носом началом полноценной жизни, полной возможностей.
Мы пытались обмануть судьбу, питаясь друг друга кровью, но вскоре начали замечать, что утоляем жажду совершенно по-разному: в то время как моя кровь меняла Глеба к лучшему, раскрывая внутри улыбчивого здоровяка самое лучшее, светлое, я же открывала новые пороги безумия. Казалось, день за днём жажда лишь сильнее схватывала горло, а за ним и едва бьющееся сердце. Что-то скреблось внутри меня, желая выбраться наружу, как тогда, в стенах больницы, но я держалась, думая, что нужно просто перетерпеть. Укротить зверя внутри, дрессируя его получше и какое-то время это и правда получалось.