— …после открытия новой трассы число происшествий такого рода возросло. Нам удалось идентифицировать жертву и вызвать на опознание её родителей, которые, в свою очередь, подтвердили личность дочери. В настоящее время ведётся расследование. Сложность заключается в том, что пока на новой трассе почти нет камер и полагаться приходится на опросы свидетелей.
— Константин, скажите, может ли это быть связано с тремя другими делами, где также фигурируют обескровленные тела?
Отец уставился на репортёршу холодным, непроницаемым взглядом:
— Я не говорил, что тело новой жертвы обескровлено.
Репортёрша продолжила наступление:
— Возможно ли, что в Ксертони завёлся серийный убийца?
— Не стоит поспешными выводами пугать горожан. В настоящее время признаков для такого вывода немного, и…
Женский голос за кадром перебил отца:
— Всех жертв находили в лесах у новой трассы, недалеко от заправочной станции и гипермаркета. Значит ли это, что убийцей может оказаться кто-то из местных?
— Мы не исключаем эту версию. Боюсь, это всё, что я могу сказать.
— Как страж правопорядка, дадите ли вы несколько советов горожанам?
На мгновение отец замер, точно обдумывая ответ и вскоре продолжил:
— Остерегайтесь незнакомцев, особенно вблизи новой трассы. Не оставляйте своих детей без присмотра. Не выходите из дома после заката.
— Благодарим, Константин!
Мгновение и на экране показалось изображение светлой студии с ведущей новостей за стойкой. Женщина принялась быстро зачитывать новое сообщение с суфлёра, рассказывая о других событиях, произошедших в тот день, но я едва ли что-то расслышала, погрузившись в собственные мысли. Было странно смотреть на папу с большого экрана, когда он лежит, посапывая рядом на диване. Каждый раз, когда кто-то говорил о новой трассе, внутри скреблась тревога. Всё нутро велело мне держаться подальше от этой дороги, точно предчувствуя беду. Я редко смотрела новости и, должно быть, была особо чувствительна к плохим новостям, быстро вбирая в себя и многократно усиливая панику. Головой я понимала, что ничто сейчас не угрожает моей жизни, но это чёртово чувство уже пустило корни.
— Что это ты смотришь?
Голос отца прервал рассуждения так неожиданно, что моё тело вздрогнуло. Веля себе успокоиться, я обернулась и посмотрела в заспанное лицо Кости. Всем своим видом он демонстрировал расслабленность, а наброшенное покрывало задавало ноты уюта.
— На тебя смотрю. И тут, — я указала в сторону экрана, а затем дивана, — И там. С первым интервью тебя?
Костя прыснул и попробовал подняться. Покрывало соскользнуло с его груди на пол. Отец перевёл на него взгляд, а затем на меня:
— Эти репортеришки сейчас только и делают, что следуют за мной попятам. Ухватились за сюжет года, тоже мне. А я говорил, что не нужна городу эта трасса, — раздосадовано, он потирал глаза, точно пытаясь прогнать остатки сна: — Лучше бы пустили её в объезд, через зелёную зону, подальше от людей. Но нет, эти любители лесов по всей России принялись строчить петиции, а губернатор, переживая за новый срок, пошёл и них на поводу.
— Они хотели строить трассу поначалу через Серебристый заповедник?
Костя молча кивнул и проследовал на кухню. Достав стакан из подвесного ящика, отец налил из-под крана холодной воды и мелкими глотками принялся пить.
— В школе многие рады открытию трассы. — сказала я, не решившись рассказать отцу, что была одной из тех, кто распространял эту петицию. Лес — важная составляющая экосистемы. Статус заповедной зоны присваивается таким местам не просто так. Жизнь сотен видов растений и животных могла попасть под угрозу. Жители леса — нелюди. У них нет возможности в пару кликов взять билет и переехать в новое место по прихоти. Человек ответственен за мир, в котором он живёт.
— Это кто рад?
— Каримов, например. Он говорит…
— Ну ещё бы!— Костя оборвал меня на полуслове, — Папочкин бизнес расцветает. Того и гляди, скоро за расширение возьмутся. Ещё бы он был не рад.
— Разве плохо, что у города становится больше средств? Да и расширение создаст новые рабочие места.
— Ася, ты не понимаешь, — голос Кости неприятно изменился: — Больше средств становится не у города, а у бизнеса конкретных людей. Все остальные же вынуждены мириться с последствиями. Думаешь, родители мёртвых девочек готовы махнуть рукой на свою утрату и сказать «зато городу стало лучше»?
Меня больно кольнули его слова. Отец говорил так, словно во всём происходящем была доля моей ответственности. Возможно, так оно и было. Сколько человек в сети нашли ту самую петицию из-за моих рассылок? Десять? Двадцать? Стали ли их голоса теми, что склонили чашу весов? Я не могла знать этого наверняка. То, что я сделала, казалось правильным. Если не бороться за собственное будущее, кто сделает это за тебя? Я не собиралась чувствовать за это вину, потому решила промолчать.