Цветы абсолютного зла

– Нет, я этого не говорил. Видите ли, я все же филолог… Слово имеет для меня большое значение. Я только сказал, что находился с ней в связи и что в тот роковой день она просила у меня денег, а когда узнала, что их нет, то стала говорить мне неприятные вещи, я дал ей пощечину, чтобы привести в чувство… Понимаете, это же парк, там полно людей, и я не хотел, чтобы Оля, а она была немного пьяна, обратила бы внимание прохожих на нас, точнее, на меня своими криками, оскорблениями… Я видел, что она упала, но сбежал, как последний трус. Но разве я мог предположить, что она умрет от пощечины?! Теперь-то я понимаю, что она умерла от удара о камни. И только я виноват в том, что случилось. Я – трус, господа. Вы ведь это хотели услышать? Если бы у меня был близкий человек, такой, которому я мог бы довериться полностью, я бы попросил его принести мне яду, быстродействующего. Вы же понимаете, что я уже не жилец на этом свете. В тюрьме из меня сделают фарш. Но я не доживу и до тюрьмы, потому что мне предстоит суд, на который явится вся школа. Олю я любил, это была поздняя, пусть порочная страсть, но я только этим и жил. Наверное, это ненормально так увлекаться молоденькой проституткой. Ведь я знал, чем она занимается. Я был всего лишь одним из ее клиентов. Если бы я был богат, то я женился бы на ней, хотя это звучит смешно. Ну не удочерять же мне было ее, когда я так страстно хотел ее… Вы психологи, надо полагать? Исследовать меня собираетесь, а то и на экспертизу заберете?

– Нет, Сергей Иванович, мы не психологи. Олина соседка наняла нас, работников частного сыскного агентства, чтобы мы нашли убийцу Оли. И вот вы теперь здесь… Хотелось бы задать все же несколько вопросов… – сказала Земцова. – Вот вы только что сказали, что у вас нет близкого человека. А жена? Где ваша жена? Соседи говорят, что она исчезла…

– Она ушла от меня несколько дней тому назад.

– Она знала, что вы изменяете ей?

– Понятия не имею. За ней приехал мужчина, а она к тому времени уже собрала чемодан. Они вели себя так, как если бы меня в квартире нет. Просто подвинули в сторону, как стул или коробку какую, и ушли, ничего не сказав.

– Надо полагать, она ушла к этому мужчине?

– Надо полагать.

– Вы не знакомы с ним?

– Нет, я увидел его впервые. До последнего времени думал, что она работает в детском саду…

Ивлентьев повторял уже сказанное прежде другому человеку, следователю прокуратуры, но почему-то этим двум людям ему хотелось рассказать о своей жизни поподробнее. Он уже внутренне приготовился к тому, что уйдет из жизни, а потому решил объяснить этим двоим, как он жил последнее время, как сильно переживал свое вспыхнувшее чувство к Оле, названия которому он, филолог, так и не смог подобрать. Он даже рассказал им про Виктора Аша, мальчишку, которого ненавидел, которого боялся и презирал одновременно. Он признался в том, что, узнав о смерти Оли, решил подставить Аша. И про деньги, которые снимал с семейного вклада, чтобы платить Оле, и про серую и какую-то безжизненную жену, которая ассоциировалась у него с застиранной и старой простыней. Он был настолько откровенен, что рассказал о том, как не складывались у него интимные отношения с женой, как она мягко отвергала его, ссылаясь непонятно на что.

– Когда вдруг в моей жизни появилась Оля, я понял, что потерял голову. Но я и не собирался ее находить, я имею в виду голову… Мне было хорошо без головы, наверное, у меня, как это сейчас говорят, поехала крыша. Но ведь не я же один во всем городе такой ненормальный, мечтающий о юной девушке. Наш подъезд весь оклеен подобными объявлениями, думаю, что и ваши тоже. Ну, позвонил, ну, встретились… Думал, один раз, и все. А видите, что получилось?! А в это самое время моя жена ела виноград…

– Какой еще виноград?

– Вот все меня спрашивают, какой виноград… да крупный, дорогой виноград. Спрашивается, откуда деньги? Мы же едва концы с концами сводили. Оказывается, у нее тоже была своя жизнь. И свои радости. И, видимо, тот, другой мужчина увидел в ней не застиранную простыню, а красивую женщину. И я очень благодарен ей за то, что она, даже если что-то и знала о моих похождениях или просто догадывалась, ни слова упрека мне не сказала… И это, знаете ли, удивительно.

– Значит, ваша жена нигде не работала… – Земцова посмотрела на Шубина, и они оба подумали об одном и том же. – Вы не знаете, где была ваша жена первого февраля вечером, когда погибла Оля?

– Конечно, не знаю. Может, ходила по магазинам и тратила те деньги, что давал ей ее любовник, а может, была вместе с ним… Да и какая разница теперь, где была Наташа в тот день, когда все кончено. Я же во всем признался…

– Вы не знаете адрес, по которому сейчас проживает ваша жена?

– Нет. Но если вам есть о чем поговорить с ней, то позвоните ее подруге, я дам вам телефон, может, она вам что-то скажет… Записывайте…

В машине Шубин откровенно признался, что ему жаль Ивлентьева.

– Я еще не видел таких убийц. Да, он трус, да, он порочен, но он не убийца… Ему бы хорошего адвоката, чтобы доказать, что это был несчастный случай…