При этом он кивнул в сторону коридора. Это не было блефом — он действительно заметил и, как ему показалось, узнал шляпку; кроме того, он сделал вывод, что такая женщина, как Роза Сонге, пользуется лишь самыми последними моделями, и
— Вуаль, мадам, не слишком удачная маскировка для такой дамы, как вы! Да и потом — какой смысл вам все это отрицать?
Она закусила губу:
— Что ж, вы хитры, и даже очень. Действительно — какой мне смысл это отрицать? Да, позавчера вечером я была в отеле «Георг V». Я встречалась с другом — мы вместе пообедали, а потом он проводил меня домой.
— Без каких-либо условий с вашей стороны?
— Вы слишком много себе позволяете. Я не буду отвечать.
— А вы знаете, что этого человека, с которым вы встречались, разыскивают в связи с убийством?
Она вздрогнула и прикрыла глаза. Единственное слово, сорвавшееся с ее губ, прозвучало как едва слышный вздох:
— Нет.
В комнате повисло тяжелое молчание. Потом, по-видимому немного оправившись и собравшись с мыслями, она скрестила на груди руки и подняла на него свои янтарные глаза. Несмотря на внешнюю невозмутимость, в них мерцали искорки страха. Она заговорила:
— Он не убивал Виктора. У него не было на то никаких причин: ведь все было улажено — каждый из них выполнил свою часть договоренности.
— Нет, Виктора он не убивал,— Тирен помедлил несколько секунд,— он убил одного молодого коммерсанта, который случайно помешал ему, когда,— он кинул на мадам Сонге испытующий взгляд,— когда договор уже почти совсем был выполнен. Вам об этом ничего не известно?
— Нет.
С ней произошла странная перемена: как-то разом она вдруг сникла, побледнела, размякла как воск. Тирен встал, подошел к ней и, осторожно взяв под руку, подвел к креслу. Она рухнула в него как подкошенная. Тирен пододвинул к ней бокал с шерри.
— Выпейте,— мягко сказал он.— А потом расскажите мне все, что знаете. О договоре. О том, какую роль играли в этой истории вы сами.— Она выпила вино; на лице мало-помалу снова проступили краски. Устремленный куда-то вдаль взгляд как будто застыл.
— Я не ангел, мсье. Судьба распорядилась так, что в моей жизни есть многое, пугающее даже меня саму. Я обладаю определенной властью и не в силах не пользоваться ею,— впрочем, думаю, перед этим соблазном никому не устоять. Это — как яд в крови. Искушение. Все стараются использовать данную им власть, как только представляется удобный случай. От этого получаешь какое-то своего рода садистское наслаждение, и чем сильнее тот, кого ты при этом побеждаешь, тем большее получаешь удовольствие. Я встречала много мужчин, наделенных властью,— они упиваются своим политическим могуществом и сладострастно вздрагивают всякий раз, как им приходится подсчитывать, сколькими миллионами человеческих жизней они управляют. Чтобы сохранить эту власть, они не брезгуют никакими средствами. Знала я и мужчин, чья власть заключалась в деньгах; они также наслаждались, пересчитывая свои миллионы, и лишь слегка опасались тех первых — политиков. Но в конце концов я поняла, что моя власть,— она усмехнулась,— гораздо сильнее, чем у всех у них вместе взятых. Власть над мужчинами. Я выдвигаю свои условия. Роскошь, деньги, благополучие, заботливость, обожание, цветы, слова, раскрытые души, признания, разного рода секреты.— Она вновь иронично улыбнулась.— Рабы. Пользуясь своей властью над ними, я наслаждалась так же, как Марлен Дитрих в «Голубом ангеле», где она унижает своего учителя, заставляя стоять перед ней на одной ноге и кукарекать. Как я уже говорила, я вовсе не ангел.
Она умолкла. На лице застыла легкая, едва заметная усмешка; губы были слегка приоткрыты, между ними поблескивала золотая коронка. Спустя некоторое время она вновь заговорила:
— В последние месяцы из моего окружения ближе всех ко мне были двое — оба дипломаты. Один из них — Виктор Вульф, другой…
Тирен понял, что имени его она не назовет. Он предложил:
— Если вы не против, назовем его «человек с ожогом».
Она метнула на него быстрый взгляд и покачала головой.