Цветы Форкосиган-Вашнуя

– Перед обедом мне звонили Ори и Никки. Никки слегка вышел из себя, но я его успокоила. Тебе нужно поехать домой. Хотя подожди – ты слишком нервничаешь, это видно по твоему дыханию. Возьми себя в руки и езжай. Успокоишь детей.

Подумала и добавила:

– Хотя Ори говорит, близнецы в полном порядке.

– Ладно, поеду, – отозвался Майлз и глубоко вздохнул под маской.

Энрике казался более собранным. Наверняка у него было время и принять душ, и переодеться, и поесть. Хотя в последнем случае он наверняка ограничился парой бутербродов, которые ему успела сунуть Марсия. У него был вид медитирующего мудреца – так, вероятно, и должен выглядеть привезенный бог знает откуда высокооплачиваемый ученый, и кто знает, по каким лабиринтам мысли блуждает его непревзойденный мозг! Но было ясно, что он успел поделиться с Майлзом фактами, полученными во время своей последней поездки в зону.

– Как дела с нашими гостями? – спросила Катриона. – Они поместили Бориса, Инги и Ядвигу в одну палату, как я просила?

Как бы ни сложился завтрашний день, сегодня столь много испытавшая семья должна находиться в одном месте. Кроме одного члена, как ей напомнили.

Майлз кивнул:

– Конечно, это несколько нарушает заведенный порядок, но твоим доводам вняли, тем более что степень поражения у них одинакова. Я еще не успел с ними встретиться, но видел их через окно. Сидят на своих кроватях и обедают.

Ну что ж, уже неплохо.

– А как там мама Роджи?

– Ее поместили в закрытую отдельную палату и поставили охранника – как обычно делают с арестантами. Она уже восстановилась после шока. Пока молчит. Не агрессивна; скорее – угрюма, по словам сестер.

Катриона подтянула слишком свободный ворот своего больничного халата.

– Ее ведь не арестовали, верно? Нам нужно подумать, как с ней поступить.

– Сейчас, в больнице, она все равно изолирована, и этого достаточно.

– Очень хорошо, – сказала Катриона и, потерев лоб, пожаловалась:

– Майлз! Твой Округ кого хочешь вымотает и истреплет в лоскуты.

Майлз вздохнул:

– Да, я знаю.

– Ты уже выяснил, почему этот… этот лагерь существовал там так долго и никто об этом не знал?

Майлз нахмурился.

– Я собираюсь говорить об этом завтра со своими смотрителями, как только получу полную картину событий. Понимаешь, это проблема нашего прошлого. Во всех смыслах этого слова.

Устроившись на краю постели, он постучал подушечками пальцев по своему бедру, обтянутому защитным халатом, и продолжил:

– Граница зоны была непроницаемой лишь в теории. Пережившие катастрофу постоянно тайком пробирались в свои дома. Смотрителей, работающих на регулярной основе, еще не было, и надзор за границей лежал на плечах окружной гвардии, военной полиции да деревенских старост. Но у них и без того дел хватало.

Майлз помолчал и продолжил:

– Понятно, все это не нравилось ни тем, ни другим. Убивать людей только для того, чтобы они не умерли в зоне? Полный абсурд. Кто-то предложил сжечь оставшиеся в зоне хозяйства, чтобы людям было некуда возвращаться. Разгорелся серьезный скандал, хотя после катастрофы все стали по-иному относиться к слову «серьезный».

Катриона кивнула. Энрике внимательно слушал.

– В конце концов Петер постановил: люди старше шестидесяти, не желавшие внимать доводам рассудка, могут вернуться в зону. Детям и молодежи это было запрещено. Так в зоне сформировалось некое странное поколение стариков и старух.

Майлз поправил маску.

– Вскоре вопрос разрешился сам собой. Иными словами: все кончилось самым естественным образом, в течение пары десятилетий. Молодежь, ничего не помнившую об этих местах, туда не тянуло. Более зрелые и здравомыслящие люди не хотели рисковать. К тому времени, когда эта ноша пала на мои плечи, все уже успокоилось.

– Как видно, не вполне, – заметила Катриона.

– Да уж, – печально произнес Майлз. – Но таков был обычай – несмотря на позднейшие законы, если, конечно, были хоть какие-то работающие законы. Пожилых людей, уходивших в зону, принято было оставлять в покое. Поэтому у того разрешения, которое, как утверждает мама Роджи, дал ей старый Петер, были прецеденты. И ничего странного нет в том, что новые смотрители видели в ней носителя особого статуса – несмотря на то что она оставалась в зоне слишком долго, дольше, чем следовало бы.

– Она могла бы выйти много лет назад, – сказала Катриона, вспомнив то ужасное кладбище позади хижины на столбах. По крайней мере, семнадцать лет назад, если не все тридцать. – И, быть может, спасти гораздо больше этих найденышей. Если она этого не понимала, то были ведь другие, кто понимал. Хотя, как мне кажется, кроме ясного ума она обладала кое-чем еще. Она ведь старалась спасти этих брошенных детей. Вообще, только лицемеры могут критиковать женщину за то, что она делала работу, которую никто другой не желал выполнять.

Катриона нахмурилась, глядя мимо Майлза, и спросила:

– Нам, вероятно, стоит сделать тест ДНК тех тел, что лежат на кладбище.

– Я мог бы взяться за это, – предложил Энрике. – Только что делать с результатами?