— Понимаю, поэтому Тумрена и не рассматривали даже. Он, кроме того, мужик прямой, хороший старый вояка. А Страже нужен кто-то похитрее, да поизворотливее.
— Интересно, когда мы с тобой встретимся в следующий раз?
— Ты так говоришь, будто я уезжаю на другой край Империи. А я всего лишь в Ламрах, меньше чем день пути. К тому же наверняка буду заглядывать иногда, работа такая.
— Ходят слухи, Гленард, что меня отсюда тоже куда-то переведут.
— Ух ты, — Гленард погрустнел, — и куда же?
— Не знаю. Пока это тоже слухи. Но сболтнули мне, что командование решило, что можно меня в какое-то более ответственное место засунуть, ибо хорошо с трудностями справляюсь.
— Согласишься?
— А куда я денусь? Кто меня спросит? Наше ж дело какое, куда пнули, туда пошел.
— Просись к дому поближе. Тепло, вино, девушки красивые.
— Ага, и двое братьев, и трое сестер, которым всем от меня чего-то надо. Ну его, лучше куда-то еще. Мир посмотреть, так сказать. Главное, чтобы не на север куда-нибудь. Привык я уже как-то к теплу.
— Напиши мне тогда, как, что. Если, конечно, вообще этот перевод состоится.
— Конечно. Но, похоже, что наша с тобой совместная история всё-таки заканчивается. Начинается, однако, что-то другое, пока нам неизвестное.
— Когда мы оба состаримся, если не доконает нас служба, и если тебе удастся всё же выдрать у братьев какое-нибудь баронство, ты держи для меня пару-тройку бочек вина в подвале. Приеду я к тебе, срублю избенку подле замка твоего, и будем мы с тобой доживать нашу старость, попивая винишко и беззубо вспоминая молодость.
— Непременно. Мне нравится эта мысль. Но ты поосторожнее со всякими альвийками. А то больно мне твоя идея понравилась, нужно постараться дожить до нее. Особенно тебе с твоими талантами оказываться в гуще неприятностей.
— И не говори.
— Сабля, которую у Креидирна ты отобрал — это то самое?
— Ага. Эллеанару. Прекрасный клинок. Невероятно тонкая и мастерская работа.
— Ну, да. Память о нем ты буквально носишь рядом со своим сердцем. Говорят, он магический?
— Ну, в темноте и рядом с зоргами не светится, в присутствии врагов не дрожит, сам в руку не прыгает. Не знаю, в чем его магия может быть. Разве что, в том, как этот клинок совмещает высочайшую твердость и эластичность металла. Или в том, что он практически не затупляется, по слухам. Возможно, что-то такое использовалось при отливке металла, выковке клинка и его закалке. Говорят, что Падение Звезды произошло как раз во время выплавки металла для девяти клинков. Некоторые авторы даже осторожно предполагают, что мощнейшие и множественные заклинания, использованные при выплавке, и привлекли Павшую Звезду. Но это, я думаю, брехня.
— И где она теперь, эта сабля?
— Отдал Донрену вместе с альвами. Такой ценный предмет не для Донрена даже. Он предназначен в сокровищницу самого Императора. Будет там бережно сохраняться еще пятьсот лет, а то и тысячу.
— Интересно, что здесь вокруг будет лет через семьсот-восемьсот? — задумался вслух Славий, закидывая руки за голову и опираясь на стену.
— Вероятно, больше людей. Меньше лесов, повырубят. Придумают какие-нибудь разные хитрые механизмы. А люди останутся те же, я думаю. За пятьсот семьдесят с лишним лет, прошедших с Падения Звезды и с Исхода, многое на этой земле поменялось. Сменялись господствующие расы, менялись правители, строились и разрушались замки, люди любили, ненавидели, трахались, рожали, умирали, снова рождались. Многое менялось, но, вот, похоже, что природа человеческая совсем не изменилась за эти годы. Не должна и за следующие шестьсот-восемьсот лет, я думаю, в чем-то сильно измениться.
— Думаешь, что-то вообще может изменить природу человека? Война? Любовь? Страх? Страдание?
— Не знаю. Это сложный вопрос, над которым, с разными вариациями, я думаю уже лет десять. Не знаю. Может быть, и ничто не может изменить природу человека. Люди становятся сильнее в терпении, но вот меняется ли при этом их природа?..
— Куда-то нас совсем в философию занесло с тобой. На, вот, лучше выпей еще. Что-там у тебя с Лотлайрэ?
— В смысле?
— Ой, да ладно, весь замок уже говорит, что у вас с ней что-то происходит.
— Происходит. Но это касается только нас с ней.
— Любишь ее?
— Люблю.
— И уезжаешь один? Чтобы и себя, и ее изводить? Женись на ней.
— С ума сошел? Это ты у нас благородный. Даже в очереди на престол состоишь формально. На хрен-знает-каком дальнем месте, но состоишь же. А я так, герцог Кислой Капусты и барон ан Волчья Погибель.
— Слушай, ну хоть попробуй. Иди, сходи к барону, поговори с ним. Он добрый, палкой тебя не прогонит. Отказать, конечно, скорее всего, откажет, но хоть попытаешься. Хоть не так сердце потом ныть будет.
— Ой, да ну тебя с твоими шуточками…
— Давай-давай, Гленард. Я серьезно. Иди прямо сейчас! Оденься только понаряднее и иди!
Глава XXVIII
Гленард, в длинном черном, расшитом серебром, парадном дублете и с мечом на перевязи, постучал в дверь кабинета барона Винреда. Получив разрешение, вошел и встал в центре небольшой комнаты.
— А, капитан Гленард! Доброго дня! — поприветствовал его барон.
— Доброго дня, ваша милость.