Цветы к сентябрю

Истлевший пепел упал с кончика сигареты на подоконник. Николас рассеянно проследил его взглядом.

— Я не знаю, что мне делать, Дженни. Честное слово, не знаю. За истекший год я задавал себе этот вопрос тысячи раз! И не нашёл ответа… Я словно раздвоился, понимаешь? Я старался вспоминать только хорошее, ведь его было у нас так много! Но плохое тоже не выкинешь из жизни! То, что Ты натворила, полностью выбило меня из колеи! Оно перечеркнуло веете минуты радости, которые мы прожили с Тобой!

Он со злостью хватил рукой по оконному переплету. Стекло низко и протяжно загудело.

— Чего Тебе не хватало? — его голос сорвался на крик. — Я отдал Тебе всё, что у меня было! Я не жалел для Тебя ничего, я жил только ради Тебя!

Его слова утонули в наползающем на равнину мраке. Солнце совсем скрылось, в небе появились звезды.

— Я любил Тебя, — срывающимся голосом прошептал Николас. — Я никогда никого ещё не любил… так… сильно…

Комната погрузилась во тьму. Николас вздохнул, подошёл к столу и включил настольную лампу.

— И, тем не менее, я хочу попросить прощения, — он тяжело опустился на стул и повернулся к портрету…

— Ты простишь меня?

…и медленно поднял глаза.

Из горла вырвался жуткий, клокочущий хрип. В нем сплелись воедино страх и удивление, ужас и отчаяние, недоверие и непонимание.

Картина была пуста. Точнее, остался лишь фон — тёмно-синее ночное небо, усеянное мириадами загадочно мерцающих звёзд. Девушка в полупрозрачной накидке исчезла.

Та, которую звали Дженни.

15 августа. Ночью

Объяснения произошедшему Николас не нашёл. Ничего не стал рассказывать Милли, дабы избежать ненужных расспросов и надоедливого кудахтанья.

Ровно в полночь он отложил книгу и выключил свет.

— Что же это? — прошептал он. — Словно кто-то подменил эту чёртову картину… Никаких следов… Голову можно сломать!

Перевернувшись на живот, он просунул руки под подушку и закрыл глаза.

— Завтра надо съездить в город, — сонно пробормотал он. — Показать её специалисту. Без экспертизы не разобраться.

Дом окутала мягкая, ночная тишина. Милли уже давно сопела в своей кровати, скрестив на груди руки, и Николасу на мгновение показалось, что он слышит её шумное, сбивчивое дыхание.

— Удивительная вещь, — тихонько усмехнулся он. — Похоже, в этой тишине слух обостряется настолько, что я начинаю слышать всё, что творится в Доме… Или это кажется мне после того, что произошло?

В коридоре послышался лёгкий шорох. Поначалу Николас не обратил внимания, но тот повторился. Потом ещё и ещё. Постепенно Николас сообразил, что шорох перерос в определённый, вполне различимый звук. Звук, который издаёт человек, идущий по полу босиком.

Он внутренне напрягся, но позы не изменил. Сон сняло, как рукой, теперь он лежал, внимательно вслушиваясь в ночь и рассматривая спинку кровати.

Шаги приблизились к двери и замерли. Скрипнула ручка — её явно кто-то поворачивал. Стараясь не шуметь, Николас медленно перевернулся на спину и в очередной раз пожалел, что не взял разрешения на ношение оружия. Очевидно, в дом забрались воры. Только зачем они сняли обувь? Неужели лишь для того, чтобы лишний раз не шуметь?

Дверную ручку не отпускали. Николас приготовился встать и даже попытался свесить с кровати ногу, как вдруг отметил, что все движения даются ему неимоверно тяжело. И понял, что в сердце закрадывается густой, неотвратимый страх…

Дверь слегка приоткрылась.

К несчастью, этой ночью было новолуние, и Николас не разглядел стоящего на пороге. Только белёсый расплывчатый силуэт. Он попытался протянуть руку, чтобы включить настольную лампу — и не смог. И тут же догадался, почему. Он боялся увидеть лицо того, кто пришёл к нему, он знал, чьё лицо он должен увидеть.

— Здравствуй, — прошептал тихий, знакомый голос.

— Здравствуй, — выдохнул Николас. — Ты всё-таки пришла?

— Я обещала, — шёпот зашелестел по углам отзвуком приближающегося листопада.

— Но это невозможно! — Николас почувствовал, как за ворот футболки скользнули две холодные струйки.

— Почему? — пришедшая грустно вздохнула. — Когда чего-то слишком сильно хочешь, оно становится возможным.

— А Ты хотела?

— Да. Уже давно. Мне было необходимо увидеть тебя.

— Зачем?

— Я хотела посмотреть тебе в глаза. Понять, для чего ты это сделал… Николас не нашёлся, что сказать.

— Мне холодно, — в комнате вновь послышался глубокий вздох. — Настолько холодно, что ты и представить себе не можешь, Ник. Особенно холодно в душе…

И тут Николас сообразил, почему силуэт стоявшей на пороге напоминал белёсое пятно. Девушка была обнажена.

Николас ощутил, как по телу поползли холодные гусеницы. Он по-прежнему не мог шевельнуть, ни рукой, ни ногой.

Картина!

Эта девушка — копия той, что была изображена на картине! А теперь она находится здесь, словно действительно с неё сошла. Не может быть… Так и впрямь можно сойти с ума!

Покряхтывая, Николас попытался приподняться на локтях.