Цветы корицы, аромат сливы

К удивлению Сюэли, идея обыска не была от начала и до конца шуткой, имевшей исключительно эротическую цель: поиск принес свои плоды – в кармане хаори у Цунами-сан оказалась та самая антикварная вещица, которую он видел у детей из школы с уклоном в китайский язык, когда разыгрывал в их сценке Ли Бо. Он машинально сунул ее тогда в карман, чтобы освободить руки, и забыл отдать потом по причине сильнейшего головокружения. Впрочем, у Сюэли не возникло ни малейшего желания вернуть находку: что бы это ни было, конфисковать это именем Китая и в пользу Китая – единственно разумный поступок в этой ситуации, подумал он. Он и сейчас не понял, что это такое. Было похоже на обломок яшмового украшения, но непонятно, откуда отломано, потому что нигде не было скола: только если выпало из оправы. Он хотел определить эпоху, но не смог рассмотреть вещь детальнее, потому что контекст, в котором он отыскал ее, не располагал к вдумчивому изучению. Во всяком случае, он переложил ее из кармана Саюри к себе в карман.

– Вот эту «Зеленую птицу»… братьев Гримм… на которую мы скоро идем смотреть балет, – начал Сюэли. – …Можно я туда не пойти?

Услышав это, Немила Гориславовна немедленно дала ему задание: сходив на балет, подробно изложить в письменном виде все отличия постановки театра Сац от собственно пьесы Метерлинка. И как ни пытался Сюэли объяснять, что эта птица в китайском переводе действительно такая сине-зеленая… ну, зеленоватая, – ничего не помогало. Под горячую руку выяснилось, что он все это время неверно воспринимал имя Немилы Гориславовны, изначально неправильно его запомнив (на самом деле она была Наина), и это стало последней каплей.

– Ничего, синие волшебные птицы луани – вестники появления Си Ван Му, повелительницы Запада, – утешил его Ди, но, выходя за дверь, не выдержал и сам заржал.

И вот теперь Сюэли сидел у себя в комнате на краешке стула и выводил: «Перво-наперво, в пьесе автора волшебная вещь представляет собой бриллиант на шапке, который должен повернуть, а в спектакле волшебной дудочкой заменили» и так далее.

– В эпоху Восточная Цзинь был один малоизвестный писатель, Лу Сян, – сказал он, обращаясь к Шэнбэю, Лю Цзяню и Чжэн Цину, которые резались в его комнате в мацзян, – который утверждал, что в абсолютно любом произведении, о чем бы оно ни было, непременно должна присутствовать такая большая птица, очень большая, огромная птица. И эта огромная птица сидит себе и ни на кого не обращает внимания, потому что ей на всех наплевать. Ни на кого не смотрит эта птица, повернулась ко всем спиной. Причем Лу Сян не указывает, что это за птица, – луань, фэнхуан ли это или другой конкретный вид. Потом наконец птица поворачивает голову и смотрит так, чуть-чуть, одним глазом. Историки литературы более поздних эпох спорили о том, подразумевалось ли под этой птицей провидение или что-то иное.

– А в произведениях самого Лу Сяна была эта птица? Которая везде должна быть? – лениво поинтересовался Чжэн Цин.

– Что интересно, нет, – живо ответил Сюэли и вскочил. – Об этом я как-то не подумал. – Он начал ходить по комнате, насколько позволяло пространство. – Лу Сян никогда не переводился ни на какие языки. Но вот что приходит мне в голову: что Метерлинк каким-то образом реализовал концепцию Лу Сяна!

Благодаря Ди Вэй Сюэли попал в одно из самых засекреченных учреждений в Москве – в ЦГАТД (Центральный государственный архив трофейных документов). В это огромное серое здание он даже шел от метро «Водный стадион» с оглядкой, поскольку подписал бумагу о том, что никому не выдаст его местонахождения.

Как Сюэли позднее объяснял Ди, по-видимому, это здание прежде было тюрьмой, и когда его отдали под архив, кабинеты нумеровались в порядке освобождения камер. Чтобы отдать отношение из МГУ, он бродил по катакомбам несколько часов, пока самый настоящий дворник в фартуке, с метлой и окладистой бородой не спросил его: «А ты чего прищурился?». Сюэли вовсе не прищуривался, это был нормальный для него раствор глаз, зато он наконец сумел задать свой вопрос и получить доброжелательный ответ.

Напротив читального зала отдела трудночитаемых рукописей, в коридоре, стояла бронзовая статуя Саломеи с головой Иоанна Крестителя на блюде. Старейшие сотрудники припоминали, что она была преподнесена архиву в дар западными коллегами. Архивные работники давно заметили по опыту, что на кого из посетителей архива Саломея взглядывала прямо в упор, тот больше уже никогда не приходил. При том, что достаточно было просто сесть в зале напротив дверей, чтобы оказаться как раз на линии взгляда Саломеи, контрольных случаев для наблюдения у них было море. Сюэли не владел этой информацией, но интуитивно держался подальше от линии взгляда статуи.