Цветы корицы, аромат сливы

Ли Сяо-яо вышел к ним – одет был в серое, и лицо тоже серенькое. Шел он очень медленно и сосредоточенно глядел в землю. Он был худенький и мелкий. Совершенно точно можно было сказать, чего в нем нет совсем: в нем не было ни капли хитрости. Один раз за весь разговор можно было заметить такое движение глаз, как будто он хотел кинуть взор поверх деревьев на небо, но не решился.

– Мы представляем собой лучшее, что есть сейчас в японской армии, – коротко представил подразделение доктор Накао. В дальнейшей своей речи он обрисовал то поведение, которого, вероятно, обязывает придерживаться Ли Сяо-яо в этой ситуации его воспитание и культура – презрев свою жизнь, спасти от врага бесценный театр теней и так далее, – и почтительно просил его погодить реализовать вот эту внутреннюю программу, не выслушав его подробнее.

Ли Сяо-яо стоял молча. Смотрел вниз.

– Видите ли, Na Gao xiangsheng… Мы голодаем. Так что нет у меня сейчас ни совести, ни чести, – сказал он.

Чтобы затянувшаяся пауза не привела к потере кем-нибудь из присутствующих лица, доктор Накао сказал:

– Только не думайте, что мы заплатим японскими военными иенами. Ничего такого не случится. Мне самому они напоминают те деньги, которыми расплачиваются лисы и еноты-оборотни. При свете дня они превращаются снова в сухие листья и разную дрянь. Военные иены не обмениваются ни на какую валюту и ничего не стоят Японии. Мы заплатим вам золотыми и серебряными слитками, очень много, прямо сейчас или когда вы скажете. Не беспокойтесь об этом.

– Не осмеливаюсь вас даже и угощать тем, чем питаются мои домашние, – в обычные времена это, признаться, вовсе не почитается съедобным, – тихо сказал Ли Сяо-яо.

Он провел их с поклонами в дом. Это был слишком бедный дом для того, чтобы в нем была особо выделена женская половина; из полутемной кухни мелькнуло испуганное, совершенно детское личико. Хотя Ли Сяо-яо, представляя жену, и употребил книжно-почтительное выражение, которое Накао перевел бы примерно как «Это моя карга», по виду ей было лет четырнадцать или пятнадцать. Аоки развязал фуросики с о-бэнто, выложил простенькие инари суши на стоявшую на столе грубую тарелку со сценкой из «Сна в красном тереме».

– Аоки – милейший человек. Он лично, своими руками пока никого не убил в этой войне, – представил его доктор Накао. Аоки слегка обозначил поклон. – Он… вот здесь немного риса.

Хозяин дома двумя руками принял у него тарелку, с поклоном извинился и, отложив на ладонь несколько штук, поспешно отошел и, видимо, сунул их жене в полумраке за занавеской. Аоки не всматривался из брезгливости, но, по-видимому, на попечении Ли Сяо-яо была не только жена, существовали там и другие домочадцы – в помещении за занавеской слабо шевельнулся какой-то сверток с тряпьем и подало голос еще какое-то ветхое одеяло на кровати.

– Никому не нужны сейчас забавные механизмы и куклы, – сказал Ли.

– Почему он не попытался поправить свои дела с помощью театра теней? – спросил Накао у Аоки по-японски.

– Он пытается поправить свои дела с помощью театра теней. Продав его нам, – возразил Аоки.

– Нет, почему он не разыграл однажды вечером пьесу, в которой божество щелкнуло пальцами – и его семья сказочно разбогатела?

– Правила постановки очень осложняют эту возможность. Трое посторонних зрителей – представьте себе последствия в захолустном городке, где все знают всех и каждый дом полон бед под самую крышу.

– Представляю, – сказал доктор Накао.

– Но не удивлюсь, если он просто не касался драгоценной старинной вещи, считая, что не имеет права ее трогать, – усмехнулся Аоки.

– Я спрошу о его резонах, – объявил Накао и с холодным любопытством перевел свой вопрос.

– Единственный раз, когда умирал маленький сын, я хотел поставить в театре пьесу, в которой бы он выжил. Но не успел, – отвечал с некоторым трудом из-за набитого рта Ли Сяо-яо. – Слишком уж быстро он умер.

За занавеской послышался сдерживаемый всхлип.

– Ой, извини, так тяжко это, – сказала Саюри дрожащим голосом, остановившись, и тоже начала жалобно сопеть носом.

– У дедушки не было сыновей, – сказал Сюэли, – но это не важно. Давай дальше. Я фигею.

Лейтенант Итимура Хитоси обошел дом и присмотрелся ко всем углам. Все опрятно при невообразимой бедности. Ли Сяо-яо выдвинул из угла сундук с театром, откинул крышку и показывал Накао с Аоки то одну, то другую марионетку, держа их бережно сквозь рукава, натянутые на самые пальцы, и почтительно поднимая сначала каждую до бровей.