Цветы мертвых. Степные легенды

Из школы начали посылать 8-9-10 классы с топорами в лес за двенадцать километров для рубки деревьев для противотанковых кольев. Дети ходили с учительницами, так как всех учителей взяли в армию. В результате одной 18-летней девушке отхватили топором кисть руки. Но аптечки у учеников не было, не было вблизи леса и амбулаторий. Девушку повели пешком в поселок. Школа же продолжала рубить деревья.

Потом эти колья так и валялись в лесу, пока пришедшие немцы не сожгли их на дрова.

Окончив с кольями, Райисполком погнал 9-10 классы за 150 километров на постройку окопов. Были одни девушки. Парней взяли в армию. Уже весной следующего года девушки вернулись, оборванные, исхудавшие, грязные, покрытые чирьями. Все они удрали самовольно и, избегая дорог, переходили по грудь разлившиеся реченки.

За ними примчался в автомобиле руководитель по постройке окопов, какой-то красный партизан, и хриплым голосом орал в канцелярии школы, обещая перестрелять их всех, если они не возвратят ему «рабочих».

Но тут учительницы стали, как говорится, грудью за учеников, а с другой стороны партизан натолкнулся на «третью силу» в лице рассвирепевших матерей. И кто-то догадался напомнить партизану, что известно о том, что девушки вынуждены были вповалку спать вместе с рабочими-красноармейцами в одной хате на полу, и что на самого партизана имеются жалобы по отношению к девчатам.

Партизан струсил и уехал. А радио передавало все новые и новые песни про родину и про Сталина…. В партийном клубе каждый вечер обязательная лекция для призываемых в армию. О 1812 годе, о Севастополе, о Суворове, Кутузове, Нахимове и др., т. е. о всем том и обо всех тех, о чем и о ком несколько недель назад было нельзя даже и думать, а не только говорить.

Вытащили втоптанные самими же большевиками в грязь, старые, покрытые славой знамена российской армии и теперь размахивали ими перед носом сбитого с толку народа.

Привлеченные к чтению лекций, старые учительницы с энтузиазмом принялись оповещать русский народ о его прежней славе и подвигах. Часто, растроганные, они сами со слезами на глазах говорили о жертвах русского народа в 1812 году, о севастопольской страде, о переходе Суворова через Альпы со своими чудо-богатырями…

И слушатели с затаенным дыханием слушали. После лекций начинались вопросы. Находились и такие, что предупреждали лекторов: «Хорошо говорите, да страшновато слушать-то».

Первые слухи об отступлении

Радиорупор, в свою очередь, надрывался и врал. Но правительство вынуждено, было, с большим опозданием, сообщать об оставлении Красной армией какого-либо стратегического пункта, но с обязательным добавлением, что «нами взято 10 или 20 деревень», конечно, без названия. И выходило так, что Красная армия, оставляя стратегические пункты, все-таки двигалась, как будто, вперед.

Простой обыватель ничего не понимал, но чувствовал, что дело, как, говорится, дрянь. Райисполком и Военкомат придумали, видимо, для поднятия настроения, по воскресеньям гонять всех мужчин на маршировку. Но уже к началу осени начали появляться живые свидетели событий на фронте.

Выяснилось, что давно сдана вся Белоруссия и немцы уже под Смоленском; сдана половина Украины и Киев. Начали поступать первые вести об убитых посельчанах. Особенно тяжело было слышать о гибели раздавленных немецкими танками смельчаков с пресловутыми сталинскими бутылками с бензином в руках.

Погиб местный учитель под танком и несколько бывших учеников школы. Поселок охватила печаль. На заявление некоторых учителей, что нужно оповестить жителей о героической гибели этих людей, в Райисполкоме ответили:

– Не нужно! Еще много погибнет. А людей у нас хватит!

Пришли слухи о взятии немцами города Сталина, бывшей Юзовки, где перед этим сформировался патриотический шахтерский полк из бывших красных партизан, но при первом же выстреле разбежался.

Не успели посельчане обсудить, как следует, положение, как поселок начал наполняться различного вида транспортом, переполненным беженцами. Грузовики, легковые машины, линейки, автобусы, тачанки, мотоциклы, арбы, подводы, запряженные лошадьми, верблюдами, коровами, телятами и людьми. Все мчалось, поднимая пыль, через поселок, стоявший на Сталинградской дороге у стратегического моста через реку Северный Донец.

Поселок обратился в колоссальный бивуак. Все улицы были загружены. Располагались на дневной отдых или ночлег, где попало. Жгли костры, жарили, варили, ели, отправляли все надобности тут же. Ссорились, ругались, даже дрались из-за места для подвод, спекулировали постным маслом, керосином, мукой, консервами, граммофонами, швейными машинами, женщины торговали собой в обмен на эти продукты и предметы. Все делалось открыто на глазах у других, никто не обращал внимания, каждый был занят своим «делом».

Ребятишки лазили тут же, все видели и воровали. Над табором стоял невообразимый шум, крики: «Ехать надо! Чего тут сидеть. Еще и сюда его пустят! Все летит к чертовой матери! Пропало все!!» – кричали какие-то люди.

Табор