Цветы мертвых. Степные легенды

Через неделю в тесной хате деда Павла собралось немало народу, не пролезть. Время такое было, что не только «выморозками», а простым самогоном заманить на выпивку легко было. Люди сами поприходили. Выпили по чарке этих «выморозков» и развязались языки. Все собрались шахтеры, что с Никифором работали вместе в шахте. Никифор всегда считал их, кого пензенским, кого курским мужиком, ни один не проговаривался. А тут пензенский оказался кумылженским казаком, курский – иловленским, сибиряк с Арчеды, тульский – хоперским, тамбовский – кепинским, тот слащевский, тот глазуновский или усть-медведицкий. Откуда только набрались? Но все оказались из станиц, еще не занятых немцем. Окна занавешены были тряпками, по случаю обязательного затемнения. Сидели в полумраке, облокотясь на липкий стол и слушали рыжеусого казака, с погонами подхорунжего и четырьмя крестиками на красных ленточках. Обросшие бородами, с длинными усами, или совсем бритые, чтоб не признали, косматые, нечесаные чубы повисли над столом. Лица, испещренные морщинами от тяжелого труда, заскорузлые кулаки тяжело лежали на столе, сутулые спины гнулись под ними. – Не нужно нам ахвицеров! Сами управимся! Правильно я говорю? Правильно! – В 19-ом кто водил казаков в бой? Мы водили, я водил. Полком, цельной дивизией командовал, вот! И теперь я поведу! Выбирай меня командиром! Справдаю!

Казаки пили, спорили, кричали, не соглашались, ссорились, снова мирились, плясали, стуча по полу тяжелыми старческими ногами, поднимали пыль, и искусственно веселились, поджигая в себе давно потухший горючий материал в ссылках, в скитаниях и на тяжелой работе. Словно сухая прошлогодняя трава, подмоченная сыростью, еле тлела на костре, временами ложно вспыхивая. Бабы тоже уже не молодые, потерявшие молодость на изнурительной работе, быстро выдохлись, унялись и затихли. Каждый пил, чтобы лишь выпить побольше дарового: пел, чтоб кричать и выкричать всю тоску и горе прошедшей не так жизни и накопившейся в душе по самое горло. Душу хотелось выворотить каждому и очистить ее от того, чем засорена была последние двадцать лет, вычистить как заржавевшее без нужды старинное ружье и выпалить из него снова, сказав:

– А, ну, Господи благослови, во имя Отца и Сына!

* * *

Перед рассветом, когда уже собирались расходиться один кумылженский толкнул своего соседа, что с колодкой крестов: – Ты бы, кум, не брехал так круто, ей Бо… Ить ни чем ты не командовал и крестиков у тебе вовзят не было, а нацапил ты их Бог знает откель. Забыл, штоль как в обозе вместях ховались? – Не бреши! – огрызнулся первый. – Заслужил я их, под такую всех вас тут!.. – Заслужил, чего ж ленточки не уберег? Кубыть легче было, чем крестики… – Прямо лучше скажи, у какого армянина в Ростове купил? – Не жалаем одним словом ахвицеров! – Опять знов погоны. – Не хотим! – Да ты, кум, акурат первый и нацапил их.

Общий говор и шум силился перекричать бывший член Войскового Круга первого созыва: – Господа! Господа казаки! Нужно для формирования сотни от нашей станицы пригласить полковника Бодрухина. Человек заслуженный и наш казак. – Откель он? – заорал опять «подхорунжий». – Песчановский рожак. С самой Песчанной произростает. Не подведеть. Известный нам офицер и в гражданскую на фронте был. Заслуженный.

– Просим! Просим! Не надо, к чертовой матери! Просим! Закричали все в разброд.

– Чисто на сходке, как за лозой ехать, ей Бо!.. – сказал член круга – Позвать его, просить! – Да он спить поди, завтра! – Поднять! Должен он понимать, что «войско» его требуеть. Али нет?! – Кто-то неожиданно пустился снова в пляс. Пили, пока не выпили все выморозки и весь самогон. Тогда кто-то торжественно, но фальшиво затянул: «Вско-о-ллыхнулси, взвольновалси Православный Тихий Дон… И послушно отозвался на призыв Монарха он!..» Но ему не дали окончить. Чей-то пьяный голос перебил его: – Не так! Не так! Долой монархиев, теперя не так! – Тогда с другого угла сочный и приятный баритон затянул: «Всколыхнулся взволновался православный Тихий Дон и послушно отозвался на призыв своих знамен…» – Какех знамен? Какех? Иде они? Давно бабы на юбки перешили. Нету знамен. Теперь другая время. – Так как же ее петь тогда? – Возмущенно и удивленно подал голос пожилой, подтянутый и видимо исправный казак с шрамом на лбу. – Да ни как, вот и все! Вот когда сгарнизуемся, тогда и запоем на тот лад на какой прийдется, а зараз акурат ешшо и глотку могуть заткнуть. Кто его знает, куда оно клонить и что к чему?

– На казаков и не похожи даже, а туды же… – Проговорил тихо кто-то в углу.