Цветы на пепелище (сборник)

Робкий и тихий Нурия показался мне в эту минуту самым смешным и в то же время самым жалким пареньком на свете. Я смотрел на него и не знал, плакать мне или смеяться. Его большие выпуклые глаза, которые постоянно сверкали, подернутые влажной серебристой поволокой, вдруг помутнели. Я думал, что он сейчас потеряет сознание, упадет затылком на камни и отдаст богу душу. Но нет, он давно привык безропотно сносить насмешки и оби¬

159

ды. Трудно было поверить, что этот преждевременно состарившийся ребенок обладал волей, твердой как кремень.

— Зачем ты так? — тихо спросил он. — Что я тебе сделал? — И он беспомощно посмотрел вокруг. — Как тебе не стыдно!

Мне уже не хотелось смеяться, а, наоборот, стало очень грустно.

Однако Климе ничуть не смутился.

— Твоя тыква подгорела, Нурия, — сказал он, — и ее по всем санитарным правилам продавать нельзя!

— А ты не покупай, — возразил Нурия. — Никто тебя не заставляет.

— Я и не собираюсь этого делать, сопляк ты этакий!— злобно закричал Климе и, грубо выругавшись, схватил противень и опрокинул его. Аккуратно нарезанные ломтики печеной тыквы посыпались на мостовую.

— Вот, пусть ее едят свиньи, — глупо расхохотался он.

Стоявшие вокруг ребята не ожидали такой безобразной

выходки и растерялись. Но некоторые все же возмутились.

— Это уж слишком!

— Ты ведешь себя, как довоенный жандарм!

— Видно, ты никогда не знал, что такое бедность, хулиган!

Серебряные слезы переполнили глаза маленького продавца, перелились через край и обильно потекли по щекам, его слабые плечи затряслись от рыданий. Он и боялся и, вероятно, проклинал в душе всех нас, что стояли вокруг и с любопытством глазели на него. Таких зевак собралось человек тридцать, и никто из них не выступил в его защиту против столь явной несправедливости. А ведь у нас вполне хватило бы сил схватить Климе за руки и за ноги и перебросить этого баловня через ближайший забор, чтобы разом покончить с его издевательствами. В такие минуты человек подчас навеки разочаровывается в людях.

Я смотрел на искаженное от горя и страха лицо Нурии, и меня вдруг переполнило неведомое мне чувство. Я боль¬

160

ше не мог равнодушно видеть, как на моих глазах обижают этого и без того обиженного жизнью, беспомощного ребенка. Я подошел к Климе и процедил сквозь крепко сжатые зубы:

— Слушай, ты, франт! Как человека прошу тебя: собери тыкву и положи на противень!

Климе окинул меня уничтожающим взглядом, как будто я был бесконечно ниже его, и злобно оскалился. Затем приблизил свое лицо почти вплотную к моему и прошипел:

— Ишь какой петушок нашелся! И еще тянет свою голую шею, хочет кукарекать!

Кое-кто из присутствующих засмеялся. Но другие возмутились. Отступать мне было нельзя, и я решил идти до конца.

— Собери тыкву! Что тебе сделал Нурия, зачем ты опрокинул его противень? Это подло!

Но Климе не обратил внимания на мои слова. Он огляделся по сторонам, наверно надеясь на поддержку остальных ребят, и сказал:

— А вы не удивляйтесь: тыквенный всегда стоит за тыквенного... Посмотрите только на этот оборванный деревенский лапоть. Тьфу!..

И я почувствовал на своем лице его плевок. Меня словно обдало кипятком. Такую обиду, такое унижение я не мог перенести. Каждая клеточка моего тела воспылала жаждой мести, мускулы невольно напряглись, перед глазами встал туман. «Нет, мерзавец, — подумал я, — больше ты на меня не плюнешь!» И, подчиняясь какой-то чужой, неведомой мне силе, я бросился на Климе и повалил его на землю. До этого дня я еще никогда ни с кем не дрался, но если бы сейчас я не сделал того, что сделал, мне пришлось бы всю жизнь страдать от стыда и унижения или утопиться в реке. На карту была поставлена моя честь. Не обижай, но и не позволяй, чтобы тебя обижали, — это единственный способ защитить свое достоинство, сохранить уважение к самому себе.

6 Цветы на пэпелише

161

Собравшиеся окружили нас со всех сторон.

— Бей его по морде. Вот так!

— Испорти ему личность!..

— А теперь с другой стороны... Кусай его за ухо, оставь метку на всю жизнь!

— Коленом его в ребро...

Толпа возбужденно кричала, орала, рукоплескала, но мне было не совсем ясно, на чьей она стороне. Хотя для меня это не имело значения. Я был сверху, Климе подо мной. Я его держал за шею, как петуха, но он дрыгал ногами и кусался... Одной рукой он вцепился мне в горло и ободрал кожу. Потекла кровь, и это меня еще больше взбесило. Я перевернул его, прижал лицом к печеной тыкве и несколько раз ткнул в нее носом.

— Ешь ее! Ешь!..

Всегда франтоватый, как настоящий барчук, Климе выглядел на этот раз очень смешным и жалким.

В такие минуты в человеке пропадает все человеческое и просыпается насильник и зверь. Но как молено сдержаться, когда внутри тебя все горит, когда ты увлечен борьбой, когда твои мышцы приобретают двойную силу, а руки сами собой наносят удары.

— Жуй, морда! Ты сам заварил эту кашу, так теперь вылизывай ее до конца!