Цветы, пробившие асфальт: Путешествие в Советскую Хиппляндию

Но также и некоторые российские хиппи со смешанными чувствами наблюдали за все возрастающим влиянием Русской православной церкви (РПЦ) среди своих приятелей. Не все были согласны с утверждением Рыбко, что «только в православии свобода личности имеет высшее значение»[710]. Йоко вспоминает, что она так и не смогла найти общий язык с догмами Кости Скроботова и тем более с постсоветской коммунистической церковью, которая «слишком любила свои земные блага»[711]. Различия между воцерковленными и теми, кто верил, но в церковь не ходил или не был религиозен совсем, еще больше обострились, когда после падения коммунизма подпольная церковь была поглощена официальной. У последней же были жесткие представления о том, что сочеталось с благочестивой жизнью, а что нет. Наркотики определенно не сочетались.

Некоторые «альтернативные» православные церкви, например та подмосковная, в которой служил Владимир Шибаев, в советское время были прибежищем для тех, кто выбрал контркультурную жизнь и пострадал за это[712]. Начиная с 1990‐х вновь получившая возможность действовать РПЦ довольно много делала для реабилитации наркоманов, как и другие церкви. Но РПЦ в целом разделяла представление советского государства о том, что наркотики — это скорее отсутствие морали, чем болезнь. Поэтому большинство наркоманов-хиппи держались подальше от церкви и ее бескомпромиссных доктрин. Те, кто придерживался более либеральных политических взглядов, после 1991 года тоже с тревогой посматривали на воцерковление своих друзей. Мария Ремизова вспоминает свое поколение: «Мы взрослели. Наши исконные френды один за другим сдавали вахту и переставали отвечать на позывные, мы потеряли пыл и страсть наших споров об истине и все чаще, встретившись, скатывались на выяснение абсолютной догмы православия. Один за другим они воцерковлялись, говорили теперь о святых и церковных праздниках, принялись венчаться, укорачивать хаера и удлинять юбки, бросили курить, предали анафеме траву и все больше и больше пили»[713]. В то же время Сергей Рыбко высмеивал «так называемую толерантность» нового движения Rainbow, которое не давало ему выступать у себя с лекциями, потому что, как он считал, его православие якобы осквернило бы их разнообразие[714].