Цветы Сливы в Золотой Вазе или Цзинь, Пин, Мэй

– Как ты посмел подменить слитки? – закричал он, свирепея. – Говори, куда дел мое серебро.

– Батюшки! – с плачем говорил Лайван. – Вы мне доверие оказали, дело открыть помогли. Как же я мог подменить серебро?

– Нож с собой взял, убить меня собирался, – твердил Симэнь. – Вот доказательство, чего ж ты отпираешься?

Он позвал Лайсина. Тот опустился на колени и клятвенно утверждал:

– Не ты ли при всех роптал, батюшка, мол, тебе торговлей заняться не дает, и грозился убить батюшку?

Пораженный Лайван только ахнул и застыл с раскрытым ртом.

– Поскольку налицо кража, есть свидетель и вещественные доказательства, нож и дубинка, связать его и запереть в сторожке, – распорядился Симэнь и продолжал: – А завтра напишу обвинение и подам надзирателю.

Появилась Хуэйлянь. Волосы у нее были распущены, одежда в беспорядке. Она вбежала в залу и упала на колени:

– Батюшка! – крикнула она. – Это ваших рук дело. Он с добрыми намерениями побежал вора ловить, и его ж схватили. А ваши узелки с серебром я сразу убрала. Мы до них и не дотрагивались. Кто мог его подменить? Вы человека губите, побойтесь Неба! Что он вам сделал? За что его бьете? Куда уводите?

– Встань, дорогая, ты тут совсем не при чем, – вместо гнева на лице Симэня просияла улыбка. – Он чересчур осмелел. Не первый день нож за пазухой держит, меня убить собирается. Ты же к делу не причастна, успокойся. Тебя это не касается. – И, обратившись к Лайаню, сказал: – Помоги сестрице подняться и проводи домой, да смотри – будь учтив.

Но Хуэйлянь продолжала стоять на коленях.

– Какой же вы жестокий, батюшка! – говорила она. – Если вы остаетесь глухи к слову наставника, так внемлите гласу Будды! Не хотите вы мне верить. Да, он напился, но не было всего этого.

Раздраженный Симэнь велел Лайаню вывести ее из залы и проводить домой. Утром хозяин составил обвинение и передал его Лайсину, а тот как свидетель спрятал его за пазуху и доставил вместе с Лайваном в управу к надзирателю. «Сего… дня в нетрезвом виде, – гласило обвинение, – замышлял среди ночи зарезать хозяина ножом… Кроме того, подменил серебро…»

Не успели Лайвана вывести за ворота, как легкой походкой к зале поспешила У Юэнян.

– Если слуга провинился, дома накажи, и дело с концом, – уговаривала она Симэня. – А к чему этот шум? Зачем власти на ноги поднимать, управу беспокоить?

– Что ты, баба, понимаешь? – вытаращив глаза, заорал Симэнь. – Он убить меня собирался, а ты за него вступаешься!

И, не обращая внимания на просьбы Юэнян, он распорядился увести Лайвана в управу. Пристыженная Юэнян удалилась к себе.

– Вот разбушевался, деспот-смутьян! – говорила она Юйлоу и остальным женам. – И что за девятихвостая лиса [1]в доме завелась? Кого он вздумал слушать? Ни с того ни с сего слугу под суд отдавать?! Знай твердит – «убийца», а где доказательства? Такими вещами не шутят! Настоящий тиран!

Сун Хуэйлянь упала на колени и зарыдала.

– Встань, дитя мое! – уговаривала ее Юэнян. – Не плачь! На допросе все выяснится, смертного приговора твоему мужу не вынесут, не бойся. Убийца, и тот до казни по земле ходит. Насильник проклятый! Как дурманом его опоили, ничего слушать не хочет. Он и жен-то своих готов на каторгу сослать.

– Батюшка в дурном расположении, – заговорила Юйлоу, обращаясь к Хуэйлянь. – Погоди немного, мы с ним поговорим. Ступай домой и успокойся!

Здесь мы их и оставим и перейдем к Лайвану.

Еще до того как переправить Лайвана в управу, Симэнь Цин послал Лайаня к судебному надзирателю Ся и тысяцкому Цзину. Они приняли от слуги сотню даней отборного рису [2]и заняли свои места в приемной зале.

Лайсин подал жалобу. Они пробежали ее глазами, и им стало ясно: Лайвану выдали куш начать свое дело, а у него на серебро глаза разгорелись, и он его подменил, а чтобы не обнаружил хозяин, решил его убить, вот и проник ночью в дальние покои с ножом. Разгневанные судьи вызвали на допрос Лайвана.

– Милостивые господа! – начал он, стоя на коленях. – На вас, посланных Небом, все мои упования! Позволите разъяснить, как обстояло дело, – расскажу, а нет – не посмею словом обмолвиться.

– Факт кражи и свидетельские показания налицо, – сказал судебный надзиратель Ся. – Так что тебе нечего оправдываться. Говори, как было дело, и тем избавь нас от обращения к орудиям пытки.

Лайван рассказал, как Симэнь Цин передавал его жене, урожденной Сун, кусок голубого атласа, как склонял ее к прелюбодеянию.

– А теперь меня обвиняет в преступлении, – продолжал он, – хочет со мной разделаться, чтобы отобрать у меня жену.

Надзиратель Ся прервал его гневным окриком и велел подручным бить его по лицу.

– Ах ты, рабское отродье! – кричал Ся. – И ты посмел пойти против хозяина! А кто тебя на ней женил, как не он, кто тебе капитал доверил? И вот, забыв о благодеяниях, тебе оказанных, ты напиваешься допьяна, врываешься ночью с ножом в спальню, чтобы совершить жестокую расправу. Если все в Поднебесной с тебя, рабское отродье, пример начнут брать, тогда никто и слуг нанимать не захочет.