Цветы Сливы в Золотой Вазе или Цзинь, Пин, Мэй (金瓶梅)

– Батюшка плачет весь день, – говорила она. – Ничего не ел. Ступай, подай ему поесть. А господина Вэня попроси, пусть ему компанию составит.

– Мы уж за батюшкой Ином и дядей Се послали, – пояснял Дайань. – Как они придут, вы, матушка, слугу с обедом и пришлите. Они батюшку сразу уговорят.

– Ишь ты, арестантское твое отродье, какой речистый! – заругалась Юэнян. – Ты ему что ж, в душу что ли забрался! Лучше нас его знаешь, да? Почему ж это он только с ними есть будет, а?

– Они ведь лучшие батюшкины друзья! – объяснял слуга. – Скажите, какая пирушка без них обходится? Они от батюшки ни на шаг. И батюшка на них никогда не сердится. Стоит им слово сказать, как сразу повеселеет.

Немного погодя пожаловали приглашенные Цитуном Ин Боцзюэ и Се Сида. Они прошли в залу и, припав на колени перед покойницей, долго плакали.

– О наша добрая невестушка! – причитали Боцзюэ и Сида.

– Вот арестанты, болтуны проклятые! – ругались Цзиньлянь и Юйлоу. – Она добрая, а мы, выходит, злодейки!

Наконец они встали, и их приветствовал Симэнь.

– Какое, брат, тебя постигло горе! – воскликнули оба со слезами на глазах.

Симэнь проводил их в кабинет, где они поклонились сюцаю Вэню и сели.

– Когда же преставилась невестушка? – спросил Боцзюэ.

– Как раз в послеполуночный час под вторым знаком чоу, – отвечал Симэнь.

– Когда я до дому добрался, время за четвертую стражу перевалило, – говорил Боцзюэ. – Жена спросила. По всему, говорю, видно, больная при последнем издыхании. И только я лег, представь себе, вижу сон. Приходит ко мне твой слуга и торопит на пир по случаю твоего повышения. Смотрю, ты в ярко-красном одеянии достаешь из рукава пару шпилек и показываешь мне. «Одна сломалась», – говоришь ты. Я долго рассматривал шпильки. «Как жаль, – говорю я тебе, – сломалась нефритовая, простая цела осталась». «Да они обе нефритовые», – утверждаешь ты. Я тут же проснулся. Дурной, думал, сон. Жена видит, я губами шевелю, спрашивает: «Это ты с кем разговариваешь?» «Вот рассветет, тогда и узнаешь», – отвечал. – утром ко мне слуга и приходит в белом. У меня так ноги и подкосились. У тебя, брат, и верно траур.

– Я и сам накануне сон видел вроде твоего, – говорил Симэнь. – Будто присылает мне из столицы сватушка Чжай шесть шпилек. Гляжу, одна сломана. «Какая досада!» – воскликнул я и стал рассказывать сон жене, а тем временем она и отошла. До чего жестоко Небо! Какое горе обрушило на мою головушку! Лучше бы уж мне самому умереть. По крайней мере, не пришлось бы переживать. Ну как, скажите, мне не убиваться! Только вспомню, по сердцу так и режет. Кому я делал плохое, а? Кого обидел? Как могло Небо отнять у меня самое дорогое?! Сперва сына лишился, теперь она ушла. И зачем я только на свете живу? Что проку в несметных богатствах моих?

– Нет, брат, ты так напрасно говоришь, – успокаивал его Боцзюэ. – Конечно, ты жил с невесткой в любви и согласии, и вдруг ее не стало. Тебе, само собой, очень тяжело. Но у тебя огромное хозяйство, блестящее будущее. На тебя как на твердыню все опираются от мала до велика. Случись что с тобой, что им делать? Как будут жить невестки, лишившись хозяина? Помни: за одним трое благоденствуют, одного не стало – и трое погибнут. Впрочем, не мне тебя учить. Ничего не скажешь, невестка рано ушла, в пору самого расцвета, и тебе тяжело. Тем более невыносимо расставание с любимой. Но оденешь траур, закажешь монахам панихиду, совершишь погребение и тебе станет легче на душе, как отдашь невестке должные почести. А так убиваться, брат, я тебе не советую. Успокойся!

Утешение Боцзюэ принесло Симэню облегчение. Он перестал плакать, а немного погодя сел с друзьями пить чай.

– Ступай, скажи, чтоб завтрак готовили, – наказал он Дайаню. – Мы с батюшкой Ином, наставником Вэнем и батюшкой Се позавтракаем.

– А ты что ж, брат, еще и не завтракал? – удивился Боцзюэ.

– После твоего ухода вся ночь прошла в хлопотах, – отвечал Симэнь. – Я крошки в рот не брал.

– А голодать, брат, никуда не годится, – заметил Боцзюэ. – Говорят, лучше все до нитки спустить, чем с голодным брюхом ходить. Помнишь, как в «Каноне сыновней почтительности» сказано? «Просвещенные люди не будут из-за смерти губить жизнь, из-за горя вредить природе»[31]. Сам посуди, брат. Умершие умерли, а живым жить надобно.

Да,

Он кратким утешением путь мудрости открыл
И друга поучением вновь к жизни пробудил.

Если хотите знать, что случилось потом, приходите в другой раз.

ГЛАВА ШЕСТЬДЕСЯТ ТРЕТЬЯ

РОДНЫМ И ДРУЗЬЯМ ПОСЛЕ ПРИНЕСЕНИЯ ЖЕРТВ УСТРАИВАЮТ УГОЩЕНИЕ.

СИМЭНЬ ЦИН, ТРОНУТЫЙ ИГРОЮ АКТЕРОВ, СКОРБИТ ПО ЛИ ПИНЪЭР.