Цветы сливы в золотой вазе, или Цзинь, Пин, Мэй

– Иньэр, ты, может, есть хочешь? – спросила она. – А то Инчунь сейчас подаст.

– Нет, матушка, я сыта, – отвечала Иньэр. – Не стоит беспокоить сестрицу.

– Ну ладно! Иньэр есть не хочет, – сказала служанке Пинъэр. – Пирожков с фруктовой начинкой принеси.

Через некоторое время Инчунь расставила на столе четыре блюда закусок: маринованные свиные ножки, соленую курятину, куриные яйца и жареные в масле бобы с трепангами, а также коробку изысканных фруктов и поднос сладких пирожков с фруктовой начинкой. После трех партий в шашки появилось и подогретое вино. Хозяйка и гостья пили из серебряных чарок.

– Сестрица! – кликнула служанку Иньэр. – Подай, пожалуйста, лютню. Я матушке спою.

– Не надо, сестрица! – отговаривала ее Пинъэр. – Ребенок спит. А потом, хозяин услышит, разговоры пойдут… Давай лучше в кости сыграем.

Пинъэр велела Инчунь принести цветную коробку, и они принялись бросать кости и пить штрафные чарки.

– Позови-ка кормилицу, – немного погодя обратилась к служанке Иньэр. – Пусть с нами пропустит чарочку.

– Она с ребенком спит, – отвечала Инчунь.

– И пусть спит! – говорила Пинъэр. – На, отнеси ей вина. Уж очень понятливый малыш растет! Не успеешь от него отойти, сразу просыпается. Представь себе, вот тут как-то уснул он у меня на постели. Сам едва коснулся меня, а он уж глазки открыл. Ну все как есть понимает! Мамка подхватила его и в другую комнату, а он, знай себе, плачет. Ко мне на ручки просится.

– Да, с появлением сына вам с батюшкой и встретиться-то как следует не приходится, – сказала, улыбаясь, Иньэр. – Часто ли к вам батюшка заглядывает?

– Да как сказать – протянула Пинъэр. – Другой раз несколько дней не приходит, а то подряд зачастит… Ребенка-то он навещает постоянно. И все б было ничего, да некоторых в доме это просто бесит. Какими только проклятиями они не награждают и его самого и моего сына! А обо мне уж и говорить не приходится. У меня с мужем такого ничего и нет, а я у них никогда с языка не схожу. Так что лучше бы он совсем не приходил. А то на другой же день пойдут перешептываться, перемигиваться. Только и разговору! Я, дескать, мужа у них отобрала. Вот отчего я его и сегодня выпроводила. Эх, не знаешь ты, Иньэр, нашего дома! Сколько ртов, столько и языков. Ты вот сама была очевидица, как они злились, когда браслет пропал. Как они Старшей наговаривали! Ко мне, мол, золото понес, у меня, мол, в комнате пропало. А оказалось, служанка матушки Второй украла. Хорошо виновника нашли да разобрались, кто виноват, а то заварили бы кашу. Они уж и так на мою служанку с кормилицей обрушились. А старую Фэн до того расстроили, хотела на себя руки наложить. Из дому, говорит, не выйду, покуда браслет не отыщется.

– Не волнуйтесь, матушка! – успокаивала ее Иньэр. – Ради батюшки берегите сына. И матушка Старшая о вас ведь ничего дурного не говорит. Это другие вам завидуют. Конечно, у вас ребенок. Только не обращайте внимания, матушка. А хозяин, когда будет нужно, и сам, думаю, сделает, что полагается.

– Если б не батюшка с матушкой Старшей, сына моего давно бы в живых не было, – сказала Пинъэр.

Так за задушевной беседой и вином просидели они до третьей ночной стражи, потом легли.

Да,

С гостем время-то часом мелькнет быстротечным.
С кем же душу отвесть, как не с другом сердечным!
Тому подтверждением и стихи:
Снова месяц заглянул в терем расписной.
Ночь с красоткой провести в Новый год сумей.
Прелесть юную сравнишь с раннею весной,
С распустившейся в ночи веткой сливы мэй.

Если хотите узнать, что случилось потом, приходите в другой раз.

ГЛАВА СОРОК ПЯТАЯ ГУЙЦЗЕ УПРАШИВАЕТ НЕ ВЫГОНЯТЬ СЯХУА ЮЭНЯН С НЕГОДОВАНИЕМ ОБРУШИВАЕТСЯ НА ДАЙАНЯ

Зовут ее среди цветов царицей,

она стройна, нежна и ароматна.

Творенья нет под солнцем совершенней,

разносится по ветру дивный запах.

Надменная, горда, как орхидея,

припудрена цветочною пыльцою,

Нас восхищает голосом отменным

и вовсе не нуждается в признаньи.

Так вот, день был неприсутственный, и Симэнь с утра пошел в переднюю залу. Дайаню было велено отнести госпоже Цяо Пятой и сватьюшке Цяо головки сахару, отборные фрукты и другие яства, за что госпожа Цяо одарила Дайаня двумя платками и тремя цянями серебра, а сватья Цяо – куском темного шелка, но не о том пойдет речь.

Надобно сказать, что, простившись с Симэнем, Ин Боцзюэ поспешил прямо к Хуану Четвертому. Тот заранее приготовил ему десяток лянов.