Цветы сливы в золотой вазе, или Цзинь, Пин, Мэй

На мотив «У туалетного столика» запела Дун Цзяоэр:

С горя лопнули струны у лютни.
Больше некому звукам внимать.
Распустились цветы. Он не любит,
Не придет ароматы вдыхать.

Гуйцзе подхватила на мотив «Застряла в решетке южная ветка»:

Уж месяц горит за окошком,
Я слезы глотаю тайком.
Мы вместе-то были немножко,
Но чувство мое велико.

У Иньэр запела на мотив «Пахнет ветка корицы»:

Легковесен, как ивовый цвет,
Его ветер беспечный кружит.
Он с улыбкой мне лгал столько лет,
Я ж служила ему от души.

На мотив «Овечка с горного склона» запела Хань Юйчуань:

Нефрит ты мой твёрдый.
Я – нежная яшма.
Под пологом ражих
причуд торжество.
В руках второсортных
забыл ласки наши,
кудрей моих крону —
под скудной листвой.
Забыл, что я краше,
забыл, что я – яшма,
ты обезображен —
булыжником стал…
Растаять мне страшно
в солёных потоках.
Тебя – как глоток бы
сожженным устам.

Дун Цзяоэр запела на мотив «Золотые письмена»:

Мой платок в слезах промок.
Запад – я, а ты – восток.
Посреди бурлит поток.

Ли Гуйцзе запела на мотив «Лечу на облаке»:

Я тушь любовью размочу,
Письмом сама к тебе лечу,
Я трону сердце гордеца,
Не будет радости конца!

У Иньэр запела на мотив «Воды реки»:

Что благовонья возжигать —
сама я тлею, как сандал.
Что шёлком полог вышивать —
иглой в моих сосудах стал
любимый. Оскудела кровь,
погибель не прощу ему!
Чу! – иволги трезвонят вновь…
Я шторы лучше подниму.

Хань Юйчуань запела на мотив вступления к «Подведенным бровям»:

Помню теплые слова,
Жаркий шепот на подушке…
Нынче – словно лед сковал –
Ты ушел к другой подружке.

На мотив «Туфелек алый узор» запела Дун Цзяоэр:

Один улетел на восток,
На запад другого умчало.
Мечусь, будто утлый челнок,
Ищу в бурном море причала.
Ли Гуйцзе запела на мотив «Резвится дитя»:
Чье ложе тебя увлекло расписное?
Одна я, и слезы морскою волною.
Сгорела свеча, – ты забыл свой обет,
Дух Моря оставит во храме мой след.[642]

У Иньэр запела на мотив «У туалетного столика»:

С кем разопью кувшин вина?
Я, как пустой кувшин, сама,
Любимым выпита до дна
И брошена без сожаленья.
Мы из далеких звездных сфер,
Мы Орион и Люцифер[643]

—Восток и Запад, жизнь и смерть, —
Всё разобщат перерожденьях.
Жасмина куст давно пожух,
А я все брови подвожу,
Себя на пудру извожу
И жду небесного явленья.

На мотив «Застряла в решетке южная ветка» запела Хань Юйчуань:

Терзал то один, то другой.
Но ветер развеял туманы,
И ночь осветилась луной,
Мне снял поясок мой желанный…
Так кто ж виноват, дорогой?
Я – с теми была, ты – с другой.

Заключительную арию пропела Ли Гуйцзе:

Туфли – вышитые крошки
Увидал я ненароком,
И, припав к изящным ножкам,
Кончил жизнь свою до срока.

Пение кончилось, и Симэнь одарил Хань Юйчуань и Дун Цзяоэр серебром. Певицы откланялись и направились домой, а Ли Гуйцзе и У Иньэр остались ночевать.

Вдруг спереди донесся шум. Послышались голоса Дайаня и Циньтуна, которые схватили служанку Ли Цзяоэр, Сяхуа.

– Только проводили мы певиц, – докладывали они Симэню, – идем с фонарями в конюшню лошадям сена задать. Глядим: за стойлом кто-то прячется. Испугались даже. А это, оказывается, Сяхуа, служанка матушки Второй. Чего тут делаешь, спрашиваем, а она молчит.

– Где она, рабское отродье? – спросил Симэнь. – Приведите!