Цветы сливы в золотой вазе, или Цзинь, Пин, Мэй

– Повезешь отца наставника домой, – распорядился хозяин, – а я немного погодя подъеду.

– Нет, чиновный человек, сам на коня садись, – возразил монах, – а я и пешечком скорей тебя доберусь.

«Да, по речам вижу, чудеса может творить этот почтенный монах», – подумал Симэнь и, опасаясь, как бы не упустить странника, наказал Дайаню неотступно следовать за ним до самого дома, а сам сел на коня и в сопровождении слуг направился в сторону города.

Был семнадцатый день четвертой луны. В этот день родились и Ван Шестая, и Ли Цзяоэр. Поздравить Цзяоэр собрались гостьи, а у Ван Шестой никого не было. После обеда она послала за Симэнем брата Ван Цзина. Ему было велено дождаться у ворот Дайаня и через него пригласить хозяина.

Дайань не показывался, и Ван Цзин простоял у дома добрую стражу. Наконец, из ворот вышли Юэнян с Ли Цзяоэр. Проводив к паланкину хозяйку веселого дома матушку Ли, они заметили паренька. Было ему лет пятнадцать, и на голове торчали хохолки.

– Тебе кого? – спросила Юэнян.

– Я от Ханей пришел, – отвечал Ван Цзин. – Мне бы с братом Анем повидаться.

– Каким Анем? – недоумевала Юэнян.

Оказавшийся рядом Пинъань испугался, как бы парень не выдал Ван Шестую, и вышел вперед.

– Он от приказчика Ханя, – пояснял Пинъань, загораживая паренька. – Ему у Дайаня велели спросить, когда придет приказчик Хань.

Юэнян ничего не сказала и скрылась в воротах.

Немного погодя к дому подошли Дайань и чужеземный монах. Слуга обливался потом, ноги у него ломило. Он проклинал все на свете. Монах же чувствовал себя отлично, как ни в чем не бывало, даже не запыхался.

Пинъань рассказал Дайаню о Ван Цзине, пришедшем с приглашением от Ван Шестой.

– Тут матушка Старшая из ворот показалась, – докладывал Пинъань, – тетушку Ли к паланкину провожает. Гляжу, Ван Цзин как ни в чем не бывало подходит к ней и поклон земной кладет. «Я, говорит, от Ханей». Хорошо я подоспел, в сторону его отозвал. Его, говорю, от приказчика Ханя послали узнать, когда тот вернется. Матушка промолчала, так что тайна осталась тайной. Гляди, не проговорись, если спросит.

Дайань шел, выпучив глаза и непрестанно обмахиваясь веером.

– Вот подвезло мне так подвезло! – говорил он. – И надо ж было этого плешивого арестанта подсунуть! В такую даль вести пришлось! От самого монастыря пешком, без единой передышки. Аж дух захватило! Батюшка осла велел нанять, так этот разбойник, не надо, говорит, и так дойду. А у меня уж ноги не шагают. Туфли вон хоть сейчас бросай. Все ноги намял. Вот задал работенку!

– А зачем его батюшка позвал-то? – спросил Пинъань.

– А я откуда знаю! Какое-то снадобье у него просит.

На улице послышались окрики. К воротам подъехал окруженный свитой Симэнь.

– Наставник, вы и в самом деле святой средь смертных! – воскликнул он, увидев у дома монаха. – Все-таки опередили меня.

Симэнь проводил чужеземца в большую залу и предложил кресло, потом позвал Шутуна. Тот помог хозяину раздеться и подал домашнюю шапочку. Симэнь сел рядом с монахом, который оглядывал высокую и обширную залу, просторный и тихий двор, зеленого цвета дверные занавеси из бамбука, переплетенного «усами креветок», украшенные жемчужинами, с узорами, напоминающими панцирь черепахи, расстеленный по всему полу шерстяной ковер, на котором были изображены играющие с вышитыми мячами львята, стоявший посреди залы четырехугольный черный стол, на ножках которого были вырезаны стрекозы, а по краям – богомолы. На столе покоился окаймленный ажурным орнаментом круглый экран из далийского мрамора с подставкой в виде горы Сумеру,[701] символизирующий трон Будды. Вокруг стола были расставлены массивные кедровые кресла с резьбою, изображавшей играющих угрей. На стенах с обеих сторон висели писанные на шелку картины-свитки, прикрепленные к бамбуковым стержням с агатовыми наконечниками.

Да,

Там крокодиловых бой барабанов –
ритмом наполнились зала,
И от напитков и фруктов румяных
ломится стол из сандала.

– Вы вино употребляете, наставник? – спросил Симэнь монаха, когда тот оглядел все вокруг.

– И вино пью, и от мяса не отказываюсь, – отвечал чужеземец.

Симэнь распорядился, чтобы постного не готовили, а подавали вино и закуски. Съестного же по случаю дня рождения Ли Цзяоэр припасено было вдоволь.

Накрыли стол. Сперва на нем расставили четыре подноса фруктов, четыре овощных блюда и закуски к вину: рыбу, маринованную утку, жареную курицу и окуня. Затем к рису подали поджаренные с луком мясные фрикадельки, нарезанное тонкими круглыми ломтиками мясо, жирные бараньи колбаски и блестящих скользящих угрей. Немного погодя появился суп, гарнированный причудливой формы яркой колбаской и мясными фрикадельками, который назывался «Игра дракона с жемчужинами». На огромном подносе лежали грудой пирожки с начинкой, открытые сверху.