Цветы в море зла

— Мы с Вэнь Динжу только что вволю наелись в кабачке парка Десяти храмов, — ответил Чжан Цянь. — Динжу составил проект морского нападения на Японию и хотел заручиться моей подписью, чтобы совместно подать его двору. Кстати, ведь Япония уже решилась на провокацию, потопив наш корабль с солдатами, почему же двор до сих пор не издал манифеста о начале войны?

— Ты ведь знаешь, что мы с Гао Янцзао давно участвуем в обсуждении корейских дел в Государственном совете! — вздохнул Гун Пин. — Сегодня, когда нам сообщили о разгроме асанской эскадры, мы выступили за объявление войны, но князь Блестящий и Чжун Цзуу стали возражать, сославшись на телеграмму Ли Хунчжана, в которой он просит подождать ответа от английского посланника о результатах посредничества. Что мы могли поделать?

— Все может погибнуть от того, что диктатор севера возлагает надежды на иностранцев! — с гневом воскликнул Вэнь Динжу. — Внешне это выглядит как мудрая неторопливость, а на самом деле — просто потеря времени. У иностранцев свои цели, разве можно доверять им?

— Все это мы понимаем, дорогой друг! — возразил канцлер Гао Янцзао. — Но сейчас положение при дворе совсем не такое, как десять лет назад! Внешняя политика целиком в руках Тайного совета, а внутренней заправляют евнухи. Ли Хунчжан потому и может быть так упрям и заносчив, что при дворе с каждым днем усиливаются разногласия. Когда нас с Гун Пином посылали на совещание, вдовствующая императрица приказала нам быть осторожнее и не допустить такого просчета, как в прошлый раз, во время войны с французами! Эх! А по-моему, нам не избежать провала! Я не суеверен и не придаю значения разным предзнаменованиям, но судите сами: первого февраля, в полдень, вокруг солнца появились темные круги, несколько дней назад страшный вихрь сломал дворцовые ворота, вместе с дождем падают песок и галька, земля возле беседки Безмятежности гудит!.. Если собрать все эти факты и составить «Описание явлений природы» [287], то получится настоящий список дурных примет. Боюсь, что и человеческие дела, и небесные перемены сулят нашему государству грандиозные потрясения!

Министр Гун Пин нахмурил брови и вздохнул.

— Слова господина Гао напомнили мне странный сон, который я видел позавчера. Надо сказать, что после смерти Пань Цзунъиня мне тоже снились всякие удивительные вещи: какой-то седобородый старик ведет меня по каменной лестнице в глубокий туннель. В конце туннель вдруг расширяется, и мы входим в богато убранный зал, напоминающий собой храм. В центре его висит стеклянная неугасимая лампада, а за ней — огромная божница, покрытая красным лаком, с изображениями трех святых. У среднего — благородное, открытое лицо, на голове — повязка. Одет он во все древнее, словно фигуры из храма императора Уди [288]. В левой руке он держит большую черепаху, а лицо точь-в-точь как у Пань Цзунъиня. Справа от него сидит святой в длинной одежде, похожей на монашескую хламиду. Рядом с ним — белый журавль. Третий прижимает к груди обезьяну. Все его платье расшито, но не похоже на наши халаты с четырехпалыми драконами [289]. Лицо закрыто красным платком, и не разобрать, кто это. Спрашиваю седобородого старика, а он только улыбается и молчит.

Вначале я подумал, что этот сон вызван воспоминаниями о покойном друге. Но потом я видел тот же сон еще много раз, и притом без всяких изменений. Это поразительно! А позавчера передо мной возникло еще более странное видение: как будто после полудня солнце погружается в мрачные тучи, а с востока поднимается какой-то красный круг, блестящий, точно утреннее солнце. Внезапно диск издает странный звук и превращается в длинную радугу, которая начинает обвиваться вокруг моего дома, словно змея. Я испугался, вгляделся пристальнее и увидел, что это уже не радуга, а огромный удав, да притом черный, а не красный. Комната тоже вдруг приняла вид храма, в котором я видел три статуи. Удав протягивает голову, раскрывает пасть и живьем проглатывает белого журавля, стоящего возле одной из статуй. Я закричал, проснулся и тут только понял, что это был сон. До меня доносится страшный вой ветра, способного сдвинуть горы и перевернуть море, треск ломающихся деревьев, стук оконных рам. Тут вбегают мой племянник и его сын и кричат: «Какой сегодня страшный ветер! Беседку с журавлями опрокинуло, один из них улетел на юг!»