Цветы жизни (СИ)

— …Джастин Халоуэй и Рей Саммерс! — весело закончила перечислять ведущая артистов, выходящих на сцену, и я встрепенулся. Саммерс? Рей сейчас, наверное, носит фамилию Скайуокер? Или нет? Господи, я даже фамилии её настоящей никогда не слышал… Мой тёплый летний лучик, ты ли это?

На сцене оказалось сразу несколько инструментов. Рей, конечно, мог оказаться и юношей или другой девушкой, не моей Рей, но… По лицу и фигуре я бы её, может и не признал — ещё одна юная незнакомка в толпе, вывалившей на сцену — но её причёска выбила из меня весь дух. Три шоколадных гребешка, мучивших меня в самых страшных кошмарах и даривших покой в самых сладких грёзах. Уже не задорных, как мне всегда казалось, скорее строгих и предельно аккуратных, каких-то… взрослых. Однако, не признать их было бы кощунством с моей стороны. Их обладательница, девушка — девушка! — села за шикарный блестящий чёрный рояль, и принялась листать страницы в нотной тетради. Девушка… Больше не девочка.

Глаза мне не лгали, потому сердце обливалось кровью, но через силу верило в новую реальность. Мне резко подурнело и я прислонился плечом к стене, глядя на прямую спину с идеальной осанкой и три тугих пучка, лихо закрученных на затылке. Юная, молодая пианистка, и всё же… Ты больше не ребёнок, любовь моя. Ты те же доброта и нежность, но уже совсем в ином флаконе — женственном, статном, расцвётшем…

Низкорослая дамочка передо мной вдруг решила напомнить о себе. В сотый раз обернулась на меня, будто я всё никак не унимался и не прекращал досаждать ей, и поспешно отвернулась обратно. Наверное, удивилась, отчего это у такого мощного шкафа, грозно стоящего позади неё, глаза на мокром месте, когда ещё и музыки-то нет, чтобы так расчувствоваться. Могла бы и сама догадаться: мало кто из присутствующих пришёл сюда за музыкой и только за ней. В этот момент мне почудилось, будто я стал частью толпы, слился с её сознанием и эмоциями, стал частью картины, не выбиваясь из неё и не портя собою. Мы все услышим музыку в этот вечер только потому, что она будет создана руками наших близких. В этот вечер ценность музыкального искусства заключена для нас в глазах, улыбках и руках исполнителей, а не авторстве и сложности композиций или величине таланта каждого учащегося. Каждого из десятков и сотен девушек и юношей… ведь детей здесь нет. Разве что один-одинёшенька, что стоит на ватных ногах прислонившись к голой стенке — арестант и заключённый в своём взрослом могучем теле — и едва не плачет от осознания неопровержимого. Видит бог, я бы предпочёл смириться с тем, что я загубил и по сей день успешно продолжаю губить свою молодость, чем вынужденно принять факт: твоё детство, Рей, безвозвратно ушло…

Заиграло вступление, и от бодрящего грома звуков я вздрогнул. Со сцены зазвучала весёлая джазовая композиция. Оживилась и фигура Рей, которую я видел в профиль. Тонкие, шустрые пальцы забегали по чёрно-белым клавишам с невероятной скоростью, удивительной (исключительно в моих непрофессиональных глазах) для студентки первого курса. Композиция может и проста в чём-то, но сложна на мой взгляд из-за бравого темпа и игривых переходов.

Музыка без устали и печали всё лилась и лилась в довольный зал: хмурая парочка передо мной в кои-то веки, наконец, расслабилась и даже стала подтанцовывать. Пару минут назад мне почти наверняка стало бы неуютно от пришедших в движение телес вокруг меня, но не сейчас. Моё выросшее в прекрасного виртуоза чудо играло по-настоящему мастерски и со всей отдачей. Девушка за роялем улыбалась и тоже слегка двигалась телом в такт музыке — не подлежало сомнению, она вовсю наслаждалась тем, чем сейчас занимается. Если в таком ключе прошёл для неё целый год, что она здесь проучилась, то я готов пожать своему дяде руку за то, что она оказалась здесь. Было бы глупо отрицать его если не влияние, то участие в её жизни и решениях. Влияние-то как раз прослеживалось иное, и отворачиваться от него и дальше, как упрямое дитя, я больше не мог…

Как эгоист со стажем, я не верил в случайность выбора Рей инструмента, как и в целом, сферы, с какой она решила связать своё будущее. Возможно, конечно, что прежде она играла в школьном оркестре. Возможно, её надоумила поступить в музыкальный колледж лучшая подружка. А возможно, что…

То бренчание в старом заброшенном доме на расстроенном рояле, каким я занимался с ней — могло ли оно?.. Да нет, бред собачий. Я и проучил-то её в ту зиму всего ничего — от силы пару месяцев, прежде чем мы вынуждено покинули тот дом. Этого времени слишком мало, чтобы… Проклятье… Могло ли это оставить столь существенный отпечаток, что она не рассталась с этим делом спустя годы? Что отложилось в её памяти? Угрюмый мальчик за роялем, играющий полузабытые самодельные мелодии, или она сама, выискивающая ушами правильные ноты, которых из поломанного инструмента при всём желании и усилии было не извлечь?