Цветы зла. Безумная ботаника. 1894-1911

Я добрался до оранжереи фаленопсисов у подножия холма, продолжая звать Херстона, открыл дверь и вошел внутрь. После яркого утреннего солнца зеленый интерьер показался мне тусклым. Закрыв дверь, я увидел, как что-то приближается ко мне из лесного полумрака. Сначала я подумал, что это дог Броутона — собака почти все время проводит в оранжерее — но это нечто встало на дыбы, выпрямилось и, что-то бормоча, бросилось на меня из зеленых теней! Я подскочил к двери и захлопнул ее за собой, и оно тяжело ударилось о дверь и покатилось по полу. Это был Херстон, Херстон с белоснежными поседевшими волосами и горящими глазами. Херстон, и он был безумен — безумен!

— А женщина?

— Никаких следов! Как будто земля разверзлась и поглотила ее... Мы схватили Херстона после ужасной борьбы; от него ничего нельзя было добиться. Каждый дюйм этого места был обыскан снова и снова, но мы по-прежнему не обнаружили никаких следов! И, Ларчер, это покажется тривиальной вещью, жалкой и пустой фантазией, и все же...

— Говори!

— С ночи этого таинственного ужаса глориозы, кажется, обрели новую жизнь! С каждого растения свисают со всех сторон огромные стебли, переплетаясь, как какая-то странная паутина. Бутоны развились, но не распускаются! Месяц назад я сказал одному садовнику:

— Завтра вся оранжерея будет белой от цветов.

Он посмотрел на меня с любопытством.

— Так я и думал, сэр, неделю назад.

— Значит, они были недостаточно развиты, — ответил я.

— Нет, сэр, они были точно такие, как сейчас.

— Ну, этого просто не может быть, — воскликнул я. — Посмотрите на них, они готовы лопнуть.

— Как скажете, сэр, — сдержанно ответил он.

— Но вы со мной не согласны? — спросил я.

— Нет, сэр, они были точно такими же десять дней назад; можно было бы сказать, сэр, что они были готовы расцвести, но... они будто чего-то ждали!

Это правда! С тех пор я наблюдаю за бутонами. В этом месте царит мрачная, гнетущая атмосфера, от которой я не могу избавиться. Неописуемый ужас нависает над ним, и я никогда не хочу видеть его снова.

Ларчер, с горящим от волнения лицом, поднялся на ноги и встал спиной к огню, глядя сверху вниз на Дрисколла.

— А мотив, подсказка, объяснение всему этому? Что говорят люди? Что они думают?

— Все и ничего! С женщиной покончено — но кто с ней расправился? Конечно, сам Херстон! Другие говорят: «Ба! Этот человек любил ее, она его не боялась». Был третий, которого оба боялись, — лицо в соснах.

— А другие мужчины в поместье?

— Все вне подозрений! Их комнаты расположены над каретным сараем, и все были там в ту ночь. Говорят, Херстон был хорошим парнем, преданным своей жене. Она каждый день сопровождала его в оранжереи и он всегда казался недовольным, если ее не было рядом. Выяснилось также, что на протяжении десяти дней, предшествовавших трагедии, Херстон выглядел странно возбужденным и нервным, но был совершенно трезв и вменяем. И еще одно: с тех пор, как в имении появился Херстон, здесь не видели ни бродяг, ни других подозрительных лиц.

— Ты рассказал полиции о желтолицем человеке?

— Да. Но больше никто его не видел; у меня не было никаких осязаемых доказательств, и общее мнение, по-видимому, свелось к тому, что это была галлюцинация, вызванная чрезвычайным напряжением нервов.

— Что стало с Херстоном?

— Он находится или, вернее, еще два дня назад находился в клинике для душевнобольных. Она примерно в трех милях отсюда — ты можешь видеть ее башню прямо за деревьями с западной стороны. Врачи с самого начала говорили, что его состояние было совершенно безнадежным. Когда его доставили его туда, он был почти неуправляем; затем он погрузился в угрюмое молчание и едва говорил. Два дня назад старший инспектор полиции известил меня, что Херстон сломал тяжелые железные решетки на своем окне и сбежал. Меня попросили немедленно сообщить, если мне станет что-либо известно о его местонахождении. Полиция, сказали мне, будет следить за поместьем, считая вполне вероятным, что Херстон вернется сюда.

Услышав все это, я немедленно приехал, но до сих пор его не видел. Вчера днем мне стало одиноко и я занервничал. Я провел в доме весь день и, решив, что небольшая прогулка пойдет мне на пользу, направился по дорожке к воротам. Когда я возвращался, уже темнело, и я невольно присматривался к кустарнику. На мне была старая пара теннисных туфель, которую я нашел здесь, у себя в комнате, и мягкие подошвы почти бесшумно ступали по гравию дорожки. По пути мне показалось, что я услышал какое-то шуршание, как будто кто-то пробирался сквозь кусты справа от меня. Я вытащил револьвер и постепенно зашагал медленнее, собираясь пропустить неизвестного вперед.