Осетин и Абдул принесли его к бесед- Страшное дерево все еще дремало, и его пальца были сомкнуты.
Доктор приказал раскрыть главную дверь, и она завизжала на петлях. Пленника положили у самого ствола дерева. Прикоснувшись к нему свободной рукой, Лавардьер почувствовал, что оно тепло. Оно было такой же температуры, как живое тело.
Доктор, лицо которого, наконец, распрямилось от морщин, и он успокоился, сказал глухим голосом:
— Мне жаль вас, но я не могу иначе поступить.
— Я понимаю вас, доктор: такой свидетель, как я, мгновенно погубил бы вас.
— Мне остается только раскланяться с вами и предоставить вас роковому ходу вещей.
Даже на лицах осетина и Абдула промелькнула тень сожаления. Они закрыли решетку и поскорее ушли.
Лавардьер остался один.
Первым побуждением его было как можно дальше откатиться от дерева, чтобы не чувствовать этого противного теплого прикосновения. Свободная левая рука помогла ему забиться в самый отдаленный угол клетки.
Электричество не было погашено. Вся беседка была залита им. Вдали, в перспективе тропических аллей, продолжали звенеть музыкальные ручейки.
Собственно говоря, не было никакой надежды. Пока дремало страшное дерево и переваривало теленка, было время прийти к этому заключению. Левой рукой Анри достал из жилетного кармана хлороформ, откупорил его зубами и понюхал. Запах гниения, распространяемый чудовищем, был заглушен на время холодящим ароматом снотворного эликсира.
Потом он закупорил хлороформ и, словно им ободренный, сделал попытку освободить себя от ремней. Дверца кончалась острым железным краем. Лавардьер подполз к калитке и перетер ремень, который стягивал его правый локоть. Когда же руки его освободились, ему уже нетрудно было развязать и разрезать об острый край все петли и ремни.
Радостное чувство на мгновение наполнило его. Он будет свободен, если выломает два прута в клетке! Но она была так прочна, что недюжинная сила Лавардьера ничего не могла поделать.
Куда бы он ни бросился, щупальца Сусанны везде его могли настигнуть!
Тогда он стал рыть землю, как крот, тем более, что она была мягкая и рыхлая. Но он легко дорылся до теплых корней дерева, в которых слышалось биение какой-то страшной жизни, и не в состоянии был подрыться под решетку — так глубоко загнали ее в почву.
Лавардьер пришел в отчаяние. Может быть, еще одна минута, и к нему протянутся щупальца. Внезапным вихрем пронеслись в его воображении все самые яркие минуты его жизни. Образ его матери, девушек, которых он любил, картины природы. Правда, жизнь его еще только начиналась. Сколько наслаждений предстояло впереди! Он подумал о Мили, как он назвал Милочку. Он был влюблен, когда встретился с нею, в прелестную девушку, с артистической натурой и тоненьким станом. Как он мог изменить ей? Что на него повлияло? Загадочность Мили? Ее безумные, развратные предложения, ее порочность и невинность? Странное сочетание ангела и дьявола? Или она привлекла его к себе тем магнетизмом, под чарами которого она сама находилась? Отчего даже в этот страшный миг он так пристально остановился на ней и даже как будто сожалеет о том, что ему не удалось овладеть коварной соблазнительницей?!
Не закричать ли, чтобы пришли и выслушали его? Измена отечеству готова была сорваться с его губ. Но горячие слезы брызнули из глаз. Он закрыл лицо руками и, скорчившись на разрытой земле, он долго и безутешно рыдал.
Вдруг раздался шорох, сопровождаемый легким потрескиванием и шипящим свистом. Лавардьер поднял голову. Щупальца Сусанны раскрывались и одно за другим медленно начинали колебаться и змееобразно извиваться в голубом воздухе. Поминутно прибывала их энергия. Лавардьер, как очарованный, с ужасом смотрел на мясистую ветку, которая, растягиваясь, прежде других стала приближаться к нему с острыми иглами на краях эластической воронки. Иглы вопьются в тело, — в плечо, в руку, в лицо — клейкая воронка потянет к себе, на помощь двинутся другие щупальца — и человек взлетит наверх и исчезнет в желудке проклятого творения. Анри боялся больше всего, чтобы не сойти с ума от ужаса. Он быстро достал из кармана пузырек с хлороформом, пальцем выбросил пробку и хотел облить лицо, чтобы впасть в бесчувственное состояние.
Но липкий хобот прожорливого растения уже коснулся его руки, другой хобот схватил за плечо, третий за колено. Над ним закопошились все щупальца Сусанны, быстро сжались, и он увидел себя подхваченным к самому потолку беседки. Под ним зияло что-то вроде пасти, в которой два часа тому назад исчез теленок.
Иглы были не длинные, но они жали все тело, и Лавардьер был близок к обмороку, когда, инстинктивно отбиваясь свободною рукою от чудовища, он вылил в его пасть все содержимое пузырька...