Цвингер

— Ты просто красавец без усов, Виктор. Слушай, все с цепи сорвались? На бегу суют оферты на коллекцию Ватрухина… Их тут несколько. Погоди, это не то, тут у меня по Библии, это тоже… а, вот.

У Роберта здесь, выясняется, назначен аппойнтмент с «Ауфбау». Виктор облегченно вздыхает.

— Ну прекрасно, передаю штурвал. Все, что будут приносить на Ватрухина, клади в конверт. Час-полтора мы протаскаемся с Бэром по стендам. Пригляди, это Бэров чемодан. Если увидишь пару, мужчину и женщину, «ЗоЛоТо» из Болгарии, звони мне супер-экстренным порядком на мобильный телефон.

Кстати, вдруг светлая мысль. В том каталоге, что на столике бессмысленно лежит, полезли посмотреть «ЗоЛоТо» в разделе «Болгария». Нет, не значится среди экспозиторов. Ну что, пошли в болгарский объединенный стенд.

Стенд как стенд. Картонные вырезные скульптуры-символы на тросах подвешены и качаются, хотя неизвестно почему: в павильоне безветренно. Витринка со слоганом «Подарки тем, у кого все есть». Под стеклом в витринке красуются: увраж «Болгарские иконы», увраж — колючая проволока, изможденные лица и тайга.

А напротив — российский сводный. Учебники по компьютерам, реклама, беловые товары. «Акелла», «Профиздат», «Бином», «Бизнес», «Форте-пресс», «МакЦентр»… Чего нет, так это книг, которые хотелось бы в руки взять. Где они? Где-то в другом месте?

Вот еще один, правозащитный, независимый. Слайды памятников, надгробия, печь крематория. На столе коньячок, меренги, коробка засахаренных каштанов, соленый арахис. По случаю обеденного часа ни там, ни тут нету никого. Нет даже и стендистов.

Дальше виднеется изысканной красоты грузинский. Очаровательный чешский. Два-три независимых русских карликовых, где сушки, чай, водочка и конфеты, где в основном судачат со знакомыми и изредка — с западными русистами, буде таковые соизволят пожаловать… Что до государственного номенклатурного стенда, там посетителям распродают прямо с полок с охотой, если те просят (хоть это и запрещено правилами Франкфуртской Бухмессе), за евровалюту экземпляры выставочных книг. Добрая половина полок опустела. На диванах под голыми полками развалился VIP-визитер. Готовят телесъемку. Софиты. Гастролер — экранный комментатор шоу и мюзиклов — от нечего делать оглаживает языком губы. Он вальяжный, широкий, в тонком сукне, с бабочкой, и при нем шестерит мелкий, нервный секретарь. Полируя шелковым шарфиком коричневый, как арахис, ноготь, шеф плавным с раскатами голосом:

— …заработав десятилетиями такой имидж, я же не могу его уронить…

Все это вписывает в блокнот забредший в родные березки журналист, корреспондент московской радиостанции, а по совместительству и газеты, а по совместительству и журнала. Улыбнувшись и покивав VIP-личности, обращает внимание на клеврета:

— А ты чем занимаешься? Контактами на месте?

— Я все больше визами, добычей аффидевитов.

Свет поставили наконец. Клеврет шустро выскочил из кадра и вскарабкался на высокий пуф рядом с эскорт-девахой российского стенда. Искоса кидая на нее взоры, массирует свои вельветовые джинсы на коленях, мало на что с ней надеясь, поскольку у ляжек такой феноменальной длины с таким, как он, шибздиком совершенно ничего не может быть общего. Но все же он — повезло — оказался на четверть часа в физической близости. Вот, подсел и трындит. Глядя на ее фигурные чулки, тихо делится, что с VIP-персоной они в советские времена оба трубили референтами в институте. Что этот его друг и нынешний наниматель летает в бизнес-классе, и с ним зашел недавно в ложу бизнес-класса, и там классно, тихая музыка, стюардессы мельтешат — «айн минит»! «айн минит»!

— Я сюда приехал весь на позитиве…

Стендистка с издевательской ухмылкой цедит свою многогранную, на все случаи жизни фразу:

— Да ладно!

А под полками, под жаром софита, интервьюер с эспаньолкой, с заинтересованным лицом, всем корпусом подавшись к VIP-персоне, допытывается про намеченный концерт:

— Но потом концерт, концерт какой намечается? Культурный или коммерческий? И где, в «Крокусе» или в Кремле?

Много всего дивного на свете, но братушек из «ЗоЛоТа» не видать.

Бэр, зубами перехватив из рук трепещущий карандаш, лениво листанул альбом черно-белых снимков из Верхоянска, сделанных голландской фоторепортершей. Промычал, что самое впечатляющее — вмерзший в снега «КамАЗ» с полопавшимися стеклами, матерый, как метеорит. И что недурно было бы, не знаю, съездить по Транссибириане. Очень было бы правильное занятие для Вечного жида, каков я… Но для меня, знаете, холод…

Вика обмер, вспомнил ночной рассказ: теперь Бэр ему не простит, что Виктор был слушателем? Нет, похоже, наоборот. Бэр не сознается и никогда ему, Виктору, не даст припомнить, что он, Бэр, от бессонницы что-то в подобном роде рассказал.