Цыганка. Кровавая невеста

– Не знала, что ты рисуешь, – произнесла Кармен, будто бы нисколько не удивившись, что на стене ее портрет.

– Я его не рисовал. Это поместье принадлежало одному художнику. Он согласился его продать, и вручил мне в довесок проклятие в виде этой зарисовки.

– Проклятие? Дикость какая! – усмехнулась Кармен, разглядывая себя. – Ты ведь не суеверен?

Она несколько мгновений смотрела на картину, а затем резко повернулась и серьезно произнесла:

– Слушай, Елизаров, я хочу стать твоим проклятием! Женись на мне, а?

Глава 9 Начало долгого пути

Старуха относилась к цыганке, как к дочери. Целые дни они проводили вместе. Пожилая женщина рассказывала о своей молодости, а девушка – о своей кочевой жизни. Они все делали вместе, и одинокий человек впервые почувствовал тепло заботы, от чего ей становилось так хорошо, что каждый раз, подходя к Красному углу, она благодарила Бога за такой щедрый подарок – появление в ее доме молоденькой девушки, которую она любила, как свою дочь. Крестьянка давно смирилась со своим обособленным существованием, не помышляя ни о муже, ни о детях. Иногда старуха представляла, что Гожы – их общий ребенок с погибшим возлюбленным, и тогда ее сердце переполнялось любовью и нежностью к молоденькой цыганке, которая с радостью отзывалась на проявление материнских чувств со стороны чужого человека, опека старухи не была ей в тягость.

– Ты чегой-то, Матвевна, избегаешь что ли нас? – прокрякала Лизавета – самая любопытная жительница деревни. Вся основная информация о происходящем в этих краях хранилась у нее. Она была центром поступления и распространения слухов, и от нее всецело зависела степень искажения услышанного.

– Мужичка себе подзавела на старости лет? – хихикнула хохлушка Манька, тихо хрюкнув от радости. Румяная девчонка с круглым лицом была непроходимо глупа и привыкла жить чужим умом. Местные жители относились с умилением, потому что порой она напоминала маленькую девочку, хотя давно была замужем и растила пятерых детей.

– Мели, Емеля, твоя неделя! – недовольно произнесла старуха, отмахнувшись. Набрав воды, она не смогла спокойно отойти от «радиоузла», ее соседки перекрыли дорогу и требовали объяснений. Кто-то из мужиков заметил, как в огороде одинокой старой девы мелькнул человек в штанах, и слух о том, что она тайно подживает с пришлым мужичонкой, мгновенно разлетелся по дворам.

– Вот ведь язык без костей! Постыдились бы, – произнесла старуха, пытаясь обойти преграду.

– Так ведь и воды вон в два раза больше таскать стала, – не унималась Лизавета, заглядывая в ведро, будто на его дне она найдет ответы на все вопросы.

– Так коза моя заболела – Машка, ей и таскаю воду. Да и моюсь теперь каждый день, – на этой фразе она осеклась, понимая, что вызывает еще большие подозрения.

– Так для кого моешься, Матвевна? – не унимались следопытши, внимательно разглядывая свою приятельницу, которая никак не изменилась с последнего дня встречи, по крайней мере, чище не стала: та же не постиранная юбка из грубой ткани, рубаха, да драный тулуп поверх.

– Чешусь я вся! Думала блохи – так нет, – отмахнулась пожилая крестьянка. – Вот и вы осторожней, а то подцепите заразу-то, так тоже по два раза на дню за водой бегать начнете.

Старуха произнесла это так проникновенно, что ее соседки разом отшатнулись в стороны, уступая дорогу. Она чувствовала их недобрый взгляд на своей спине, но не обернулась. То, что слух прошел – было нехорошо, но бороться со сплетнями все равно, что задувать разгорающуюся солому.

– Собака лает – ветер носит! – тихо пробубнила она.

С появлением юной цыганки дом преобразился, в нем появился уют и чистота. Гожы была трудолюбива и никогда не сидела без дела. Анну Матвеевну девушка почитала, как самого близкого человека и называла баба Анна. Девушка скучала по отцу, но понимала, что обратного пути в табор нет. Теперь Гожы обречена скитаться до скончания дней. Для цыганского общества она – убийца, и ее исчезновение было необходимостью. Честь их династии уже была уничтожена ее братом, руки которого тоже были в крови, однако у него были заступники, а Гожы оставалась совсем одна. Останься она в поселении, наверняка ее бы коротко состригли и погнали прочь камнями, Тагар был уважаемым человеком, и ей не хватило бы красноречия рассказать о том, что произошло в брачную ночь.

Девушка понимала, что долго скрываться у доброй женщины она не сможет. Во-первых, ее сородичи – табор – совсем неподалеку и могут найти ее или обнаружить случайно. Во-вторых, она не желала, как баба Анна, всю жизнь томиться в старой избе в ожидании смерти, каждодневно лелея свои воспоминания об ушедшей юности, забытая Богом и людьми. Анне Матвеевне, в отличие от скрывающейся цыганки было что вспомнить: когда-то она любила и была любима. Для Гожы все сложилось менее благополучно. Она верила и чувствовала, что придет время, и ее настигнет сильное чувство, которое наполнит ее жизнь смыслом. Юная цыганка твердо решила, что дождется лета и отправится в большой город. Своими перспективами она поделилась с доброй старушкой, приютившей ее.