Цыганская песня: от «Яра» до Парижа

По серой дорожке, придерживая левой рукой шлейф и слегка подняв над головой правую руку, как бы приветствуя публику, быстрыми, легкими шагами на эстраду шла Вяльцева. Живое, умное лицо, искрящиеся весельем глаза, жизнерадостная улыбка, – нет, красавицей нельзя было ее назвать, но как много в ней было привлекательности и обаяния!

Она запела, и я с наслаждением стала следить за талантливым исполнением хорошо знакомого мне репертуара. Было очень интересно и полезно поучиться у такого большого мастера цыганского жанра, каким была Вяльцева.

…Больше слышать Вяльцеву мне не пришлось. Через год она умерла от белокровия.

По договору я должна была дать два концерта в Москве. Мысль о них сильно тревожила и моих опекунов, и меня. Москва и Петербург всегда соперничали между собой во всех областях. Особенно в области искусства. Постоянно обмениваясь гастролями, оба города с пристрастным вниманием следили за впечатлением, произведенным «своими» актерами на зрителей и слушателей другой столицы, а слушая «чужих», склонны были считать: «Куда им до наших».

Но у меня были особые причины для тревоги: слишком свежи были еще в Москве воспоминания о Варе Паниной. Москва ее любила, всячески превозносила, гордилась ею, а тут еще года не прошло после ее смерти, как вдруг какая-то петербургская девчонка решается ее заменить и выступить с тем же репертуаром. Да еще где?! В Москве, бывшей резиденции королевы цыганской песни!

Мой дебют состоялся в Большом зале консерватории в январе 1912 года.

Меня предупреждали:

– Что бы ни случилось, не волнуйся, не обращай внимания. Кончишь номер – поклонись и пой дальше, как ни в чем не бывало.

От этих поучений у меня бодрости не прибавлялось.

Но вот подошел мой выход. В зале раздались вежливые, холодные хлопки. Первый романс был принят с той же холодной любезностью. Публика была настроена явно выжидающе. Второй романс настороженности не разбил, но уже после третьего я почувствовала перелом в настроении зрительного зала: аплодисменты стали громче, дружнее, теплее. Дальше пошло лучше, а потом совсем хорошо.

Перед началом второго отделения дядя предупредил меня, что в зале сидят авторы исполняемых мною романсов «О, позабудь былые увлеченья…», «Мираж» и «Мы вышли в сад…». Автором слов и музыки первых двух романсов была графиня Т. К. Толстая, сама прекрасная певица, выступавшая иногда в концертах; музыка третьего романса была написана сыном Льва Николаевича Толстого, Михаилом Львовичем, на текст, автором которого являлась его жена Александра Владимировна. Перед такими судьями надо было петь особенно хорошо.

Второе отделение увеличило и закрепило успех.

На следующий день все газеты дали очень хорошие отзывы о концерте. Одна из рецензий, подписанная Скитальцем, даже называлась: «Наследница Вари Паниной с берегов Невы».

Дядя сообщил мне, что Татьяне Константиновне Толстой понравился мой голос и исполнение, особо отметила она хорошую дикцию и фразировку. Михаил Львович отозвался предельно кратко, хотя несколько туманно: «Молодец, одолела лирику». Удачные дебюты ввели меня в ряды профессиональных артистов. Публика заинтересовалась новым именем, меня стали приглашать участвовать в различных концертах на равных основаниях с уже известными певцами.

…На протяжении нескольких месяцев шли разговоры о том, что меня хочет послушать знаменитый актер и исполнитель романсов В. Н. Давыдов, но все никак не удавалось с ним встретиться. Пригласить нас к себе он почему-то не мог, выступать с ним в одних и тех же концертах не приходилось, звать его к себе мы не решались. Так все и тянулось, пока вдруг в один из вечеров в нашей квартире не раздался резкий трезвон. Когда открыли дверь, в переднюю, как бомба, влетел друг нашего дома артист Фатеев. Ни с кем не здороваясь, он закричал во весь голос:

– Мать (так он звал мою маму), ставь самовар, Давыдов идет чай пить. Скорее ставь!

– Да где же он, когда придет?

– Идет уже, по лестнице поднимается, только он знаешь как ползет. Ты ставь самовар. Пока он закипит, Давыдов как раз доверху доберется.

Выбежав на лестницу и заглянув в пролет, я увидела далеко внизу крупную темную фигуру человека, очень медленно, с передышками, поднимавшегося по ступенькам.

Когда, наконец, Давыдов добрался до нашей квартиры, все, кто был в это время дома, выстроились в передней как почетный караул. Сергей почтительно принял пальто, Павел взял шляпу и палку. Давыдов представился маме, галантно поцеловал ей руку, затем мама представила нас, детей, и все пошли гостиную.

Давыдов пришел, как он сказал, послушать мое пение, но почти весь вечер мы с наслаждением слушали его.