Это было трудно – не то слово. У меня одна сторона головы седая из-за Алеши, а другая – из-за Володи Полякова, с которым я тоже потом записывал альбом. Алеша же не знал нотной грамоты. И вот он входит в студию, а там музыканты смотрят в ноты. Он вышел оттуда весь белый, аспирина у моей жены попросил. А мог ведь и вообще уйти. Потому что они читают ноты, причем ноты его песен, а он нет – и кто он тогда? Он ужасно гордый был и боялся очень. И поэтому, наверное, эта пластинка, которую мы сделали, так и осталась единственной. Ему ведь предлагали потом записываться с джаз-бандом, но он испугался, что не получится: он старый был уже человек и никогда этого не делал… Были еще разговоры о втором альбоме, но, откровенно говоря, я не уверен, что у Алеши набралось бы песен. У него был очень небольшой репертуар, такая странная смесь всеми забытых вещей. Ведь ни «Мурку», ни «Гоп со смыком» он вообще-то не пел. В гостях, в чужих домах, он пел только романсы. И на своей единственной пластинке записал «Мурку» только потому, что Шемякин попросил. Он и слов-то не знал – ему Высоцкий из Москвы прислал. Причем слова ему не понравились, и он сочинил свои – «Алеша в ресторане в злость напился пьяный»…
Два месяца по гримеркам «Распутина» сочинял… Я до сих пор не знаю, понравился ли Алеше этот альбом. Он так ничего и не сказал. Не поругал, но и не похвалил. Возможно, он так и остался для него такой… странной вещью. Все-таки они были полевыми цыганами, все эти штуки были им непонятны. Когда его сестра Валя услышала, что у Алеши на пластинке звучит саксофончик, она меня подозвала и грозно так спросила: ты что, хочешь, чтобы мой брат играл джаз?! Валя могла так посмотреть, что ты сразу обмирал весь. Но, правда, потом сразу же сказала, что тоже такой альбом хочет. Они же все были очень ревнивые…[27]
В 1979 году во время пребывания Высоцкого
в Париже Марина Влади познакомила его с Цыганом Алешей. Эту встречу в книге «Владимир, или Прерванный полет» актриса описывает так: