Цыганская песня: от «Яра» до Парижа

Я учился в студии при нашем театре вместе с сыном Надежды Сергеевны Алексеем. Высокий, статный, такой русский богатырь, очень похожий на отца – Николая Павловича Хмелева. Жили они рядом с театром – на Козицком, и поэтому я частенько бывал у них в доме. Ляля любила молодежь и была гостеприимной хозяйкой. Надежду Сергеевну к этому времени благополучно проводили, чуть было не сказал «выпроводили», на пенсию, и жила она несколько замкнуто и, видимо, бедно. Я это понял, когда в очередной приход, поздоровавшись, я несколько игриво, как бы вторя хозяйке, спросил: – Ну что, попьем чайку?

– Да попили бы, да что-то «чай-жидок – хозяин-русский», да и сахарку не припасла, – шутила Ляля, проходя в гостиную. Я как бы невзначай шагнул на кухню. Холодильник был, увы, пуст. Мы попили чайку.

– А теперь и закусить можно! – Ляля достала помятую пачку «Беломора». Папироса в пачке была одна, и я вызвался сбегать к «Елисееву», поскольку этот чудо-гастроном находился напротив ее дома. Все деньги, которые у меня были, а мы в этот день получили стипендию, я потратил на какие-то продукты, и, вернувшись в дом, незаметно попрятал в холодильник (если бы Ляля это увидела, мне бы точно не поздоровилось!).

Я был удручен и дома рассказал эту историю Розе. Несколько минут понадобилось Розе, чтобы принять решение. Она вдруг встала, решительно надела на себя хорьковую шубу (наше богатство) и решительно сказала:

– Пойдем!

– Куда?

– К министру!

…Роза никак не могла справиться с очень тяжелой, скорее всего, дубовой дверью министерства. Я толкнул дверь плечом, и перед нами вырос, сверкая золотом на солнце, красавец швейцар:

– Вы к кому, молодые люди?

– Здравствуй, мой генерал! Здравствуй, мой ласковый! А мы к министру, – сверкая всеми тридцатью двумя жемчужинками, улыбнулась Роза и стремительно двинулась к лифту.

Я за ней, а «генерал», совершенно обалдевший, смотрел нам вслед. Мы поднялись на шестой этаж и очутились перед дверью с табличкой: «Министр культуры СССР. Демичев Петр Нилович». Женщина, видимо, референт министра, посмотрела на нас через очки в золотой оправе взглядом, не предвещавшим ничего хорошего:

– Вы по какому вопросу?

– Нам, моя золотая, к министру очень надо, срочно! – выступила вперед Роза.

– К министру нельзя! Существует определенный порядок. Вы должны…

– Как это нельзя, хасиям! Ходоки к Ленину ходили, а мне нельзя? Видимо, на наше счастье, дверь кабинета приоткрылась и вышел высокий, стройный, седовласый мужчина. Он какое-то время с любопытством смотрел на Розу и, улыбнувшись, спросил: – Вы кто?

– Я тебя знаю, ты – министр, а ты меня не знаешь? А я – твоя артистка! Цыганка я – Роза Джелакаева. Министр, мой золотой, должен знать своих артистов! Что же мы на пороге? В ногах правды нету!

Петру Ниловичу не оставалось ничего другого, как распахнуть дверь, жестом приглашая нас в кабинет (все это время я стоял столбом, хлопая ресницами, не проронив ни слова, даже не предполагая, чем все это может закончиться).

Роза заговорила очень громко и быстро, не давая никому и слова сказать.

– Ты Лялю Черную знаешь? Она цыганка, она красавица! Поет, танцует. Кино «Последний табор» видел? Ей же равных нету! Она на пенсии с голоду пухнет! Мы ее с собой на концерты берем, так у нее нету этой… как ее?.. тарификации! Не заслужила! Пять рублей заплатили… Золотой мой, в церковь пойду, свечку за твое здоровье поставлю… Помоги, красавчик! От всех цыган прошу! – Роза разрыдалась, тушь растеклась по ресницам, оставляя черные струйки на щеках. Перед нами стояла героиня спектакля «Девчонка из табора», которую с блеском играла Роза в театре «Ромэн». В этот же день заслуженная артистка республики Ляля Черная получила самую высокую разовую концертную ставку – 38 рублей (для сравнения: Л. Г. Зыкина и И. Д. Кобзон имели ставку 25 рублей).