Цыганское счастье

Он радовался, когда я вино приносила. Я только молила Бога, чтобы он не пил много. Он от стакана не сразу память терял, он первым стаканом душу спасал. Он ласковый становился- "Цыганка ты моя, молдаванка! Спасительница моя! Я ведь тебе ни о чем не рассказывал. Хочешь, о Бессарабии расскажу?"

И начинал мне рассказывать о нашем крае. Он умный был. Он очень много книжек читал. Все учителя в школе, все как один, и ногтя на его мизинце не стоили.

Зачем я училась? Что я узнала? Что столица у нас Москва? Что река у нас Волга? Нет, нет, Богдан мне о Дунае рассказывал. Он о земле нашей рассказывал. Какая она древняя, наша земля, какой она раньше вольной была и как ее турки грабили. И о людях рассказывал. К нам всякие люди бежали. Русские и хохлы, болгары и липоване, казаки беглые, всякие. И про румынов рассказывал, как они нашу землю украли, как людей мучили, как на своем языке русских, хохлов и болгар разговаривать заставляли насильно…

Много рассказывал. Долго рассказывал. Глаза теплым светом горели. Душа в его теле рождалась. Обнимал меня, крепко меня обнимал и шептал:

"Ты понимаешь, Сабина, все написать невозможно. Жизни моей не хватит. Но главное я написал. Я то, что сам пережил, успел написать… Вот смотри…- И снова картины свои начинал показывать. Сперва ту, где мать его с бабушкой за столом сидят,- Это голод, Сабина.., Смерть брата. Я назвал ее "Поминки"… А эта чуть раньше написана… Сорок четвертый год, освобождение… Я назвал ее "Осеннее утро".~~ И снова показал мне ту картину, где гажё военные его отца забирают.- Вот смотри! - зашептал.- Возле машины стоит человек в кожаном пальто. Он курит,.. Это власть. Стена, Лица его ты не видишь. Я сделал три варианта, а лицо не получалось. Решил так оставить. Спину оставил. Лицо у власти не имеет значения. Он для меня не главный в картине. Вот, вот этот главный. Рядом стоит. Это сосед наш, пьяница, Митря… Никогда не работал. Пустая душа. Вот он, в кожухе рваном, шепчет на ухо человеку в пальто. Видишь? Вытянул губы,.. Вот с кем осталась Советская власть… С шептунами осталась. Шептуны всегда будут. Они всех продадут. Они при любой власти будут, пустые души, Вот они, самые страшные. Я на этого Митрю смотреть не могу. Он и сейчас ходит за мной. Видишь, смотрит в окно? Видишь, Сабина?"

Я за руку его крепко схватила. Я закричала:

"Богдан! Там нет никого!,."

Он покачал головой, допил вино. Подмигнул мне:

"Я вижу. Я все вижу, Сабина…"

Я легла в постель. Мне стало страшно. А он не лег со мной. Он ходил. Он всю ночь мог ходить по комнате.

Утром мне жалко было глядеть на него. Сидел на кровати, в пальто на голом теле. Вещей у него было мало. Он о вещах не думал. Небритый сидел, глаза красные. Окоченел душой.

Тень за окном мелькнула. Он вздрогнул. Голову поднял. Гость пришел к нему. Из мастерской. Тоже художник. Рыжий, вертлявый, руки и ноги как на резинках пришиты. Забегал по комнате. Рука об руку трет - рот до ушей:

"Пикассо! Праздники на носу!"

Богдан сидит: не видит, не слышит.

Вертлявый к нему наклонился:

"Ты что, Пикассо? Ты в штопоре, Пикассо? Бурмакин новые кисти привез. Белила привез. Живем, Пикассо!"

"Не пойду никуда",- Богдан ответил.

"Да ты что, Пикассо? - удивился вертлявый.- Ты посмотри на улицу, Пикассо! Утро красит нежным цветом, Пикассо!"

"Красьте его без меня…" - тихо сказал Богдан.

"Тэ-э-эк! - почесал голову вертлявый.- Штопор глухой…" Дернулся к двери, пропал, как не было.

Богдан лег на кровать-уснул. Я на работу пошла. Вернулась - нет его. Оббежала весь город. Нигде найти не могла. Вернулась обратно. Сидит у окна. На рамку материю натянул. Чистая была материя, из мешковины. Глядел на нее. Линию провел углем - вытер. Всю ночь просидел, ничего не нарисовал. Я к нему подошла.

"Богдан! Ложись…"

"Нет. Я должен историю нашу писать. Я продолжать должен…"

"Завтра напишешь. Сейчас уже ночь. Ты устал. У тебя глаза красные…"

"Ничего, ничего. Принеси вина…"

Принесла. Он сидит, как сидел. Две линии на картине.

"Что же ты ничего не рисуешь?" - спросила.

"Надо в цвете,-сказал.- Краски нужны. Кисти…"

"Ты поешь, Богдан. Я брынзы купила. Пища богов, ты сам говорил..,"

Не притронулся к брынзе, свое повторял:

"Краски нужны. Хорошие краски…"

Я в Измаил на "ракете" поехала. Красок ему купила, олифы купила. Он мешковину олифой помазал. "Надо грунт сделать,- сказал.- Хороший грунт надо сделать". Лицом очень схудал. Руки дрожат, вина просил принести.

Я несла.