Цып, цып, цып, хвостатенький! (СИ)

Надо сказать, женатая жизнь пошла Сосипатру Урвановичу на пользу — он поправился, остепенился. Правда, давешнего блеска в глазах уже не было, но на лавочку продолжал ходить исправно — сюда теперь полдеревни наведывалось, чтобы погутарить да подремать после корчмы. Заодно и подождать, пока собственная благоверная, терпеливо дежурившая дома, устанет ждать родного забулдыгу, сковородку свою на крюк повесит да спать ляжет.

— Фелька!!!

Длинная линейка учителя звонко щелкнула о парту прямо перед носом деревенского пастушка.

— Повтори, что мы сейчас сказали! — сердито рыкнул Сопат Ванович.

Паренек начал медленно подниматься из-за парты, напряженно прислушиваясь к шепоту за спиной. Это же надо было так задуматься!

— Кактусы… Ножки… — изо всех сил шипел сосед, не сводя глаз с учителя.

— Было так холодно, что земля промерзла и кактусы часто шевелили своими ножками-корешками, чтобы вода в них не застывала, — бойко оттарабанил Фелька.

— Ладно, садись! — махнул линейкой учитель. — Но, чтобы мне не зевал!

Фух! Кажись, пронесло…

Хорошо, что у Ваныча на целую школу всего три книги, и эту сказку о замерзших кактусах ученики давно выучили наизусть. Фелька, слушая ее, часто думал, как это — жить там, где постоянно холодно? Все-таки интересно было бы хоть одним глазком посмотреть. А то он дальше своей деревни никуда и не выбирался. А зимы у них слабые — снег, конечно, выпадает, но сразу же растает, лишь грязи добавив.

Когда уроки закончились, пастушок быстренько подхватил свою сумку и одним из первых выскочил из школы. Вот только снова не успел — спина Котьки, внука дела Ковыля, маячила уже за оградой.

— Котька, подожди! Вместе пойдем, — крикнул он, припуская что есть духу.

Друг поджидал его за густыми зарослями шелудивой акации — дерева, сбрасывающего свою кору огромными лохмотьями. То, что школьники регулярно обдирали стволы до белой древесины, похоже, шло ему только на пользу.

— Покурим? — деловито предложил младший Ковыленок.

— Не хочу, — мотнул головой Фелька. — У меня потом в горле дерет — воды не обопьешься.

— Как знаешь.

Пока Котька прикуривал, пастушок отступил чуть в сторонку, чтобы дымом на него меньше тянуло. Ковыленок подмешивал в табак сушеные цветы буркуна, от чего запах самокруток становился сладковатым. Хотя его дед выращивал такой ядреный самосад, что и буркун мало помогал.

— Слышь, Коть, а ты бы хотел побывать там, где всегда холодно?

— Зачем? Я же не дурной!

— А вообще где-нибудь?

— Не знаю. Мне и здесь хорошо.

Мысль о том, чтобы выбраться хоть куда-нибудь, не давала Фельке покоя еще несколько дней. Когда же, как не сейчас? Когда вырастет да женится, поздно будет куда-то рваться. Вон, Сопат Ванович на что заводной был, а и того младшая Сакунька уездила.

Может, с учителем посоветоваться? Он, как-никак, городской, хоть где-то бывал. Пожалуй, мысль дельная!

В кустах, недалеко от лавочки, пастушок притаился заранее. Он хотел поговорить с Вановичем с глазу на глаз, без чужих ушей. В деревне, ежели прознают, что пастушок «хвантазиями» интересуется, засмеют так, что до осени на улицу не покажешься — огородами придется ходить. Да и сам Ваныч к его вопросам неизвестно как отнесется.

Ждать было не очень удобно. Ветка, которую Фелька пригнул, чтобы на сырую землю не садиться (холодно еще, весна), все норовила выскользнуть из-под него. Вдобавок с луга драконьим навозом несло — никак от смрадного духа не увернуться, хоть воротом лицо закрывай! Сегодня «агрессор» поздно вечером прилетал, мужики пока не успели ценный продукт оприходовать. Запах был свежим — ядреным, забористым, от чего в носу нещадно чесалось.

Сопат Ваныч явился не сам: из-за его ног вдруг выскочила шавка бабы Сакунихи и с громким лаем рванула прямо в кусты к Фельке. Тот от неожиданности дернулся, ветка из-под него выскочила, и пастушок оказался на земле. Еще и расчихался в придачу — у земли запах был совсем невыносимым.

— Такся, кто там? — переполошился учитель.

— Я, Сопат Ваныч… — смущенно утираясь рукавом, пробормотал паренек.

— Фелька, ты, что ль?

— Ага…

Хоть встреча получилась и не очень «тилигентной», все вышло даже к лучшему. Пока Ваныч к нему пробирался, пока отцеплял его штаны, которые на сук напоролись, завязалась беседа. Пока оттаскивал вредную Таксю, узнавшую пастушка и нахально лизавшую его в щеку, даже посмеяться успели. Потому вопрос о путешествиях прозвучал сам собой, как бы невзначай.

— Поехать-то хорошо бы… Вот только на чем? — вздохнул учитель. — Для такой дальней дороги полудохлая лошаденка не подойдет. Надо бы пару хороших.

— А пешком?

— И сколько мы идти будем? Я ведь при должности, мне отлучаться надолго нельзя.

Фелька удивленно разинул рот. Значит, Ваныч пойдет с ним? Так запросто, ни у кого не спросясь? Во дает!

Псинка, воспользовавшись его замешательством, вновь набросилась на пастушка.

— Да иди ты! — сердито отпихнул ее паренек. — И чем от нее так смердит?

— Она сегодня днем в чан с гороховой бражкой нырнула, еле успели вытащить. Неужели не видишь, что позеленела вся?

— Больно нужно мне к ней присматриваться!