Цзян Куй. И был мне сон. Стихи

Этот союз мог существовать лишь в музыкально-поэтическом жанре цы, и каждое произведение цикла написано кровью сердца.

«Краснульку» же Цзян Куй упоминал лишь в стихах жанра ши – строго формализованной поэзии, лишенной тех не ведающих границ эмоциональных выплесков, которые характерны для цы.

А самовыражение Цзян Куя, поэта и музыканта, в максимальной степени выявлялось именно в цы – музыкально-поэтических произведениях с неразрывностью текста и мелодии.

Его произведения в жанре цы – не картина мира, не объяснение мира, а существование собственного Я в декорациях внешнего мира, разговор с самим собой, исповедальность, форма речи, эманация – и как частный выплеск души, и как проявление Универсума, в чем поэт выступает как проводник, а его Божественная Любовь – как детонатор. Оформленный словами текст цы – это своего рода ритуальное песнопение, а короткое предисловие дневникового характера, которыми сопровождается большинство произведений (порой не менее поэтичное, чем само стихотворение), – попытка привязать возвышенный текст к конкретному и реальному личному событию, как бы «опустить его на землю». Во внешнем мире Цзян Куй ищет проявление самого себя, а не находя, отгораживается от материального, уходит в сны, пишет о духовном. Если, например, для Лю Юна отношение к любви иронично и является элементом игры, то Цзян Куй относится к любви с глубокой тоской и бережностью. Возникает ощущение, что он в каком-то трансе и в состоянии обрести возлюбленную лишь духовно, но не как живого человека.

Или его любовь – чувство и вовсе не земное? Назвал же нашего влюбленного поэта известный философ, филолог, историк Ван Говэй – «бессердечным» (у-цин). Этим словом в китайской поэзии обычно безотрадно характеризуют Небо, не обращающее внимание на страдания человека, или удаляющихся в облака перелетных птиц, не несущих весточки от любимой. Не то ли это «отсутствие чувств», позволяющее иве каждую весну возрождаться, из года в год вновь зеленеть?

Я многих повидал на свете,

но не походит человек

на ивы павильона эти.

Будь чувства им даны,

сумели бы они за веком век

остаться зелены?

Возражая слишком категоричному Ван Говэю, современные исследователи, вооруженные формулами школы Фрейда, относят нервический тип Цзян Куя к патологическому, определяя его в сегодняшних терминах как «нарциссическое расстройство личности», концентрирующейся на внутренних переживаниях, игнорируя посторонний внешний мир. В какой-то мере неполноценная реализация в социальной сфере, которая могла вызвать самоуничижение, привела поэта к переоценке собственного нравственного потенциала.

Сам поэт в стихотворении «Цветка прелестного нет боле у эстета» четко разделил свой мир на реальную и иррациональную сферы – бытие и сновидения. В первой – Она исчезает, во второй – приходит во сне. Его любовь не вынесла тяжести материального и потому прервалась, оставшись в иррациональности видений.

В стихах Цзян Куя мало материальной конкретики, существующей «в себе». Он видит окружающее как декорацию для собственного Я. Взгляд поэта концентрируется на своем Я: собственных чувствах, собственном бытии (включая и реалии, однозначно соединенные с поэтическим Я, – типа сандалий на деревянной подошве), но выражено это крайне туманно. Мир в его поэзии насыщен чувственностью и воспринимается синестезически – в соединении далеких, преимущественно студеных, знобких характеристик: «мерзлый багрянец», «хладный аромат». Лэн (холодный) – излюбленное состояние предмета или человеческих отношений в поэзии Цзян Куя, и «мерзлый багрянец» – не столько живописный, сколько психологический мазок в общую картину.

Всё забылось,

все стихи весны той милой.

Но приводят в изумленье

эти призрачные тени,

хладно-пряно заползая в зал.

Исследователи характеризуют его поэзию определениями цин-кун (чистота горного ручья и пустота – та высокая пустота, которая освободилась от лишнего, преходящего) и сао-я (благородство). Слияние этих двух характеристик формирует особый стиль, позволяющий выделить поэзию Цзян Куя в самостоятельное направление, отличное от других художественных школ. Порой лишь предисловие к стихотворению дает возможность привязать поэтическую мысль, скутанную вуалью романтичной дымки, к жизни поэта. Не будь этих предисловий, большинство произведений воспринимались бы лишь как непроясненные сны. Его любовная лирика темна и туманна («цветок, полускрытый дымкой», по характеристике Ван Говэя).

Собственно, стихи и были снами, вернее, сном – единым, не повторявшимся, а продолжавшимся, возникшим еще до физической встречи с хэфэйской возлюбленной и не прервавшимся после их физического расставания. Это как бы «метапоэзия» Цзян Куя, ее высший слой, поэзия о поэзии.

Выйти из этого сна он не хотел и не мог.

Задумавшись, вина роняю чашу,