Видишь вестибюль? Гранит габбро, чернее ночи! Видишь, фонтанчики в вестибюле, в виде бутылок шампанского, в рост человека! Из горлышка струя бьёт, пенится – думаешь, вода?! Шампанское! Гости бокал подставят, глотнут… Тут тебе подносы с икрой, устрицами, фруктами, бисквитами…
Вон она, наша Русалочка, узнаёшь?! В в пеньюаре на кровати. А пеньюар-то кружевами так и кипит, ручной работы! А кровать-то во всю спальню, а спинки-то серебряные!
Вот она своей беленькой ножкой ступает в бассейн – а бассейн пузырьками кипит. Говорят, чтобы его наполнить, боржом из Грузии спецрейсом, бочками на самолёте доставляют… Вот она перед псише волосы свои расчёсывает – ты такие волосы видала?!
Вот она в ванне, ангел наш. Журнал пишет, будто молодого мужа беспокоит, что жена слишком много времени проводит в воде. Ну, да на то она и Русалочка.
«Ванна у них, по модной прихоти, по капризу новорусского стиля, соединена с туалетом, – водя пальцем, вслух читала тётя Катя. – Но ведь это называется – туалет, а на самом деле – хрустальный ларец, Храм гигиены и чистоты!
А ещё сокрушается молодой муж: никак не отучит Русалочку самой покупать моющие средства. Домашняя прислуга берёт в люксовых магазинах самые дорогие, брендовые, экологичные шампуни, пенки, спа-средства: только натуральные, из целебных трав.
А Русалочка их тихонечко отодвигает в сторону и ставит на полку те, что сама купила на рынке: ядовито, ярко окрашенные, отдающие, душным ароматизатором и хлоркой. Вот такие причуды у прелестной новобрачной, впрочем, вполне невинные и простительные», – кончила читать тётя Катя.
Я не видела Утёнка-Русалочку пятнадцать лет. Какой она стала… Как бы вам передать? Лицо неописуемое, необыкновенное, удивительное…
Наверно, причина во взгляде: милом, кротком. Вы по городам проедьтесь, на площади выйдите и оглянитесь. Красавиц полно, палкой кинь – в красавицу попадёшь. А попробуйте найти ясное, милое, кроткое лицо. То-то же.
И вся она такая долгая, колеблющаяся, хрупкая, перламутровая… Как водяная лилия, как Венера Ботичелли, ещё не шагнувшая из своей раковины.
Вот в шестидесятые годы, чтобы артисты красивее и аристократичнее смотрелись, кадры вытягивали вертикально. Лица и фигуры сразу становились благородными, удлинёнными, утончёнными, аристократичными – каких в жизни не бывает.
В жизни не бывает – а у Русалочки были именно такие неземные, зыбкие формы… Не экранные, не киношные – а самые что ни есть живые, настоящие.
В кого она такая, Утёночек наш? Откуда в ней взялась голубая кровь, редкая наследственность? Кто была её мать, невидная серая утка?!
Тётя Катя десять раз прослезилась, листая зачитанные, в трещинках, глянцевые журналы. Всхлипнула, пошла за свежей водой с чайником к кулеру. А мне пора было домой из этого белоснежного, сверкающего великолепия, под названием Вокзальный Туалет.
Спускалась по мраморным ступеням, как с небес на грешную землю, неизвестно чему улыбаясь.
Из привокзальных акациевых кустов выползла молодая нищенка. Свисающие липкие пряди грязных волос, некогда, с большой натяжкой, бывших белокурыми. Мыча и заикаясь, тянула грязную трясущуюся ладонь. Когда отверзла чёрную беззубую яму рта – дохнуло смрадом, уборной.
Я, стараясь не дышать, полезла в карман за мелочью…
И – отшатнулась. И зашагала быстро прочь, почти побежала прочь, будто за мной гнались. Только не оглянуться, не всмотреться,
Нет, нет, нет, нет, нет, нет. То ли «нет» стучало молоточком в голове, то ли я твердила-стонала сквозь зубы.
Нет!! Не врите! Глянец не врёт. То есть он врёт всегда, но не в этот раз! Пусть останется прекрасная сказка о Русалочке, о вокзальной Золушке, о гадком Туалетном Утёнке, превратившемся в прекрасного лебедя. Не хватайте её замаранными, липкими руками, не дышите на неё смрадом уборной!
Не отнимайте чудесное видение у тёти Кати, которая дни и ночи плачет, льёт над Утёнком старческие слабые слёзы – от счастья, конечно.