Туарег 2

Не отрывая взгляда от жалкого человечка с покрасневшими глазами, готового забиться в истерике, совсем не похожего на агрессивного Марка Милошевича, грозившего ему пистолетом, туарег задумался.

Пилот, наконец заглушивший двигатель, и два его спутника с интересом выжидали.

Полностью осознавая важность момента, Гасель Сайях, не торопясь, извлек из ножен длинную и острую кумию, с которой никогда не расставался. Когда он стиснул правую руку плененного, у того из груди вырвался стон.

– Нет! – взвыл Милошевич. – Пожалуйста, нет! Прости меня! Прости, умоляю тебя! Я был усталым и не понимал, что делал!

Гасель замер, выжидая, пока пленник зажмурится, чтобы не видеть того, что произойдет, и в тот же самый момент сделал глубокий надрез на его ладони.

– Так уже достаточно больно, – сказал он. – И достаточно для того, чтобы ты, глядя на этот шрам, каждый раз вспоминал всю полноту зла, причиненного нам, и задумался над последствиями своих действий. – Гасель вытер кумию о штаны пленника и добавил, укладывая ее в ножны: – Что касается меня – все закончилось… – Он обратился к человеку, который, видимо, был за главного: – Передай от меня привет Пино Ферраре и скажи, что я глубоко сожалею по поводу смерти Маурицио. – Затем он развернулся и удалился в скалы.

Итальянцы замерли, не зная, что делать. Пилот первым нарушил молчание:

– Будет лучше, если мы уберемся отсюда. Лететь долго.

Владелец белого платка передал его Марку Милошевичу, чтобы тот перевязал кровоточащую рану, и помог встать на ноги.

– Ты еще удачно выкрутился! – сказал он. – Я бы тебе отрубил руку, а заодно вырезал яйца, но этот араб ограничился шрамом. Ты потом можешь выставлять его напоказ. Соврешь, что получил его в Боснии, где убивал и насиловал. Все, хватит, валим отсюда!

Он подтолкнул Милошевича, заставляя его подняться в кабину, и через несколько секунд вертолет взял курс на северо-восток.

По прошествии двадцати минут итальянец внимательно осмотрел мрачную, усыпанную камнями пустыню внизу, убедился, что скалистый массив остался позади и, наклонившись, похлопал по плечу пилота.

– Здесь будет в самый раз! – сказал он.

Тот кивнул и начал снижаться. Приземлившись, он не остановил двигатель.

Мужчина в пестрой рубахе вытащил острый нож и перерезал шнуры, связывавшие пленника. Потом показал на тяжелую канистру, лежащую под сиденьем.

– Если будешь распоряжаться с умом, этой воды тебе хватит на пару дней.

Марк Милошевич смотрел на него выпученными от ужаса глазами.

– Вы что, хотите оставить меня посреди пустыни? – дрожащим голосом спросил он.

– Мы всего лишь выполняем приказ.

– Но почему? – чуть не рыдая, воскликнул Милошевич. – Почему? Ведь туарег простил меня!

– Туарег может делать, что ему хочется, – спокойно ответил итальянец. – Но синьор Феррара не прощает тебя, потому что ты причастен к смерти лучшего друга его сына…

– Но я его не убивал! Это сделали наемники!

– Мы это знаем и в свое время займемся тем, кто стрелял. Однако ясно, что все началось из-за твоего тупоумия. Так что – вниз!

– Вы не можете это сделать! Это убийство!

Не обращая внимания на вопли, итальянец открыл дверцу и вытолкнул Милошевича наружу, затем с сарказмом спросил:

– Не ты ли искал приключений и эмоций, захотев принять участие в гонках по пустыне? Так вот, теперь у тебя есть возможность пережить самое настоящее приключение и испытать настоящие эмоции!

Он громко хлопнул дверцей и жестом велел пилоту подниматься. Вертолет тут же набрал высоту и вскоре исчез.

Марк Милошевич долго не мог прийти в себя.

Он лежал на песке, вцепившись в канистру, ослепленный взвесью, поднятой в воздух лопастями вертолета. Только когда в уши ему ударила тишина, он понял, что остался один и никто за ним не вернется.

Сел, прислонившись спиной к одному из камней, которые, казалось, были рассеяны по пустыне по прихоти какого-то пьяного циклопа. Потом попытался встать, но остался на месте.

Куда ему идти? Его приговорили к смерти, и он это знал. Причем приговорили к одной из самых жестоких смертей, до которой не додумался бы самый злой из бедуинов. Только рожденные очень далеко от Сахары были способны на это.

Вдобавок ко всему его обеспечили водой, чтобы растянуть агонию.

Он огляделся.

Горизонт, куда ни посмотри, казался расплывчатой линией каштанового цвета, над которой было равнодушное бледно-синее небо.

Ни малейшей возвышенности, ни чахлого запыленного кустика, вселившего бы надежду на то, что он находится на Земле, а не на Луне. Даже дюн нет.

Камни, разбросанные тут и там, были похожи друг на друга, как братья-близнецы, словно демоны пустыни задались целью запутать путника, не дать ему возможности сориентироваться.

Милошевич не двигался. Глупо было надеяться, но он выжидал, что за ним все-таки вернутся.

Он ждал больше часа.

Теперь уже не прилетят…

У него даже слез не было.

Глупый поступок, совершенный по-детски, довел его до трагических последствий.