Туарег

Он с аппетитом поел грецких орехов, фиников, миндаля и выпил последние запасы воды. Затем с трудом встал на ноги и, опираясь о стену, сделал несколько шагов. Однако у него закружилась голова, и пришлось вновь опуститься на пол, но Гасель огляделся вокруг, прокричал в полный голос и почувствовал уверенность в том, что гри-гри смерти больше не дремлет рядом с его ложем.

«Может, негритянка Кальсум ошиблась, – подумал он, чувствуя себя счастливым от подобного открытия. – Наверное, в своих снах она увидела меня раненым и сломленным, но не могла себе представить, что я окажусь способным победить смерть».

В следующую ночь ему удалось добраться – где пешком, где ползком – до ближайшего фонтана, в котором он с превеликим трудом помылся и сумел-таки снять повязки, которые словно приросли к коже.

Спустя четыре дня любой человек, рискнувший сунуться в старую, обугленную церковь, пришел бы в ужас, обнаружив там ходячие мощи – длинное, шатающееся привидение, которое еле волочило ноги по пустому нефу, преодолевая слабость и тошноту, пытаясь, собрав в кулак всю свою сверхчеловеческую силу воли, удержаться на ногах и вернуться к жизни.

Гасель Сайях знал, что каждый проделанный им шаг понемногу отдалял его от смерти и понемногу приближал к пустыне, которую он любил.

Он провел еще одну долгую неделю, восстанавливая силы, пока у него не осталось никакой еды. Тогда он понял, что настал момент навсегда покинуть свое убежище.

Он постирал одежду в фонтане и помылся сам, практически с головы до ног, воспользовавшись темнотой и безлюдьем, а на следующее утро, когда солнце стояло уже высоко, спрятал в кожаную сумку тяжелый револьвер, принадлежавший капитану Калебу эль-Фаси, и, с сожалением оставив в церкви свою шпагу, винтовку и разодранные гандуры, не торопясь, отправился в обратный путь.

Он побывал в Старом городе, где наелся до отвала, выпил горячего чаю, крепкого и сладкого, который с силой разогнал кровь по венам, и купил себе новую рубашку голубовато-синего цвета, которая на какое-то мгновение позволила ему ощутить себя счастливым.

Подкрепившись, Гасель отправился дальше и на короткое время задержался на лестнице, где его ранили, чтобы рассмотреть следы, оставленные пулями в старых стенах.

Когда он снова вышел на широкий проспект, его удивили толпы народа, собравшиеся на тротуаре с той и другой стороны, и, когда Гасель хотел перейти через дорогу, направляясь к вокзалу, его остановил полицейский.

– Переходить нельзя, – сказал он. – Подожди.

– Почему?

– Сейчас проедет президент.

Гаселю не надо было оглядываться, чтобы почувствовать, что его вновь сопровождает гри-гри смерти. Поди, узнай, откуда тот появился или где все это время скрывался, однако вот он тут как тут: вцепился в новую рубашку и тихонько хихикает над Гаселем. Как он мог лелеять глупую надежду на то, что избавился от него?

Он забыл о президенте. Забыл о своей клятве убить его, если тот не вернет ему семью. И вот сейчас, когда здание вокзала уже маячило у него перед глазами и от возвращения в родную пустыню и свой мир его отделяли сто метров, судьба, похоже, решила посмеяться над его благими намерениями. Гри-гри смерти сыграл с ним трагическую шутку, и человек, который был началом и концом всех его зол и несчастий, оказался на его пути.

Инша Аллах!

Если такова его воля и он должен выполнить свое обещание и убить его – он его убьет. Потому что он, Гасель Сайях, даже будучи благородным имохагом благословенного народа Кель-Тальгимус, ничего не может поделать против воли Небес. Если уж они так распорядились, что именно сегодня, в этот час, его враг снова оказался между ним и жизнью, которую он выбрал, то это наверняка потому, что Всевышний решил: враг должен быть повержен, а он, Гасель Сайях, – орудие, избранное для его уничтожения.

Инша Аллах!

Проехали два мотоциклиста с включенными сиренами, и почти тотчас же выше по проспекту люди начали кричать и аплодировать.

Отрешившись от всего вокруг, думая только о своей миссии, туарег сунул руку в кожаную сумку и нащупал рукоятку револьвера.

Новые мотоциклисты, на этот раз целая колонна, появились на повороте. В десяти метрах от них очень медленно ехала большая черная закрытая машина, почти полностью заслонявшая другую, открытую, на заднем сиденье которой какой-то человек поднял руки в знак приветствия.

Полицейские сдерживали вопящую и рукоплещущую толпу, а из окон домов женщины и дети бросали цветы и конфетти.

Он с силой сжал оружие и стал ждать. Несколько раз пробили вокзальные часы, словно настойчиво приглашая его все забыть, но их отзвуки потонули в вое сирен, криках и аплодисментах.

Туарег почувствовал желание заплакать, у него затуманило глаза. Он вслух проклял гри-гри смерти, и полицейский, который стоял перед ним, раскинув руки, вновь взглянул на него, удивленный услышанной фразой, смысла которой он не понял.