Тучи сгущаются над Фэйр (СИ)

  В лучших традициях Икария Приск являлся посетителям внезапно. Его стандарты по вопросу неожиданных явлений были не менее, а то и более высоки, чем у первого советника, если таковые у последнего вообще имелись. Все же в случае с Икарием неожиданные явления были частью его натуры, в случае же с Приском имели место метод и осознанное развитие соответствующих качеств. Приближенные к Приску люди знали, что портной живет по строгому режиму. Все его существование, таким образом, каждый этап ежедневной рутины был выверен с точностью до минуты. Приск не делал больше необходимого, даже когда сам этого хотел. Он не делал дозволенного, но необязательного без крайней на то нужды, он никогда не просил больше нужного ему, чтобы работать. Никогда не заламывал цену за свои услуги и не менял ее, как бы не менялись условия рынка. Приск был аскетом, насколько может быть аскетом кутюрье.

  В то время суток, когда Люций явился в ателье, Приск принимал посетителей. И хотя Люций знал распорядок дня портного и знал, чего от него следует ждать, он в очередной раз прозевал явления Приска, а Приск не пожелал пощадить сердце и нервы короля, в мягкой форме возвестив о себе.

  - Ваше величество? Ну наконец-то... Должен вам признаться, моя мерная лента уж вся свернулась, ожидая вас, - прошептал королю на ухо Приск, безо всяких прелюдий и приветствий. Перепуганный Люций, резко обернувшись, потерял равновесие и едва не упал. Он почему-то вдруг оказался посредине комнаты, хотя совсем не помнил свой путь сюда. И даже более того, совершенно точно помнил, что никуда от двери не отходил. Подобные фортели иногда выкидывали в ателье Приска пространство и время. Не известно только был ли в них замешан сам портной, или же это место так играло с посетителями?

  Никто и никогда не видел лица Приска, а если учесть, что в ателье не было ни одного зеркала, можно предположить, что и Приск уже очень и очень долго не видел своего лица. Но и без лица, то немногое, что удавалось рассмотреть посетителям становилось потом предметами пылких споров, не в связи с чем-то аномальным во внешности кутюрье, хоть и без этого не обошлось, но в первую очередь, по причине того, что описания отдельных черт его сложения разнились от случая к случаю. Для одних Приск был высоким и худым мужчиной, с разной степенью выраженности высоты и худобы, для других, напротив, - низким, но широким толстяком. Голос его, как и комплекция, постоянно менялся. В рассказах клиентов он то пел высоким, почти что фальцетом, то громыхал во всю бездну низами. Вместе с голосом у портного нередко менялась и манера речи, а также наиболее часто употребляемые Приском слова и выражения. Порой в словесности своей, а особенно, когда что-то не ладилось в рабочем процессе, он допускал отборнейшую ругань и, надо сказать, даже у такого, казалось бы, видного мастера как Приск в работе издержки случались. Впрочем, случались они крайне редко и чаще всего виноваты в тех издержках были именно клиенты, имевшие обыкновение утаивать от портного свои правдивые размеры, делая заказы через посредников. В большинстве же случаев говорил Приск нежно, тщательно подбирал выражения, и в речи своей не был лишен изящества, присущего поэтам или другим художникам.

  Какое-то время в ходу была теория, согласно которой Приск, - и не один человек вовсе, но целый синдикат портных, работающий от его имени. И по сей день находятся люди, склонные думать так, - это в основном представители знати, из того ее сорта, что, устав от легкой жизни, ищет отдушину и развлечение в наиболее смелых, а подчас и далеких от здравого смысла предположениях, безумных теориях и разного рода дерзких авантюрах. Таких фантазеров-затейников не любит никто, кроме них самих (а часто и они себя не любят) и еще, быть может, второсортных газетных изданий желтой прессы.

  (Одной из негативных сторон технического прогресса, к которой часто прибегали его критики не только в Фэйр, но и во всем цивилизованном мире, было изобретение в недавнем времени паровых верстатов, которые существенно удешевили полиграфию и сделали печатное дело более массовым и прибыльным. Критики эти, непосредственно связывая изобретение паровой полиграфии с всевозрастающим количеством газет желтой прессы, не любили замечать высокой рыночной цены и стоимости обслуживания таких машин, равно как и высоких требований к квалификации обслуживающего их персонала и денег, затрачиваемых на его обучение. Не любили они также обращать внимание и на количество печатных изданий "желтых газетенок" и тиражи, в которых они выходили. Желтая же пресса к моменту нашего повествования в большинстве стран мира (и Фэйр в этом случае не исключение) оставалась преимущественно рукописной, всячески цензурилась и публично порицалась такими вот критиками. Свои основные хлеба издатели подобных газет выращивали на грязи, обильно изливавшейся на улицы по утрам (и не только) из окон домов благородных господ вместе с содержимым их ночных горшков.)