Туда и обратно

- И вообще, - вмешался Дизраэли, слушавший наш разговор с иронической улыбкой на том месте своей пространственно-временной структуры, где у обычного человека располагаются губы, - и вообще, если уж говорить о генетике, то евреями следует признать всех без исключения жителей Европы, большей части Азии и даже Африки. Поскольку за две с лишним тысячи лет галута было вполне достаточно перекрестных браков и внебрачных связей уверяю вас, в жилах даже самого господина Геббельса была хотя бы капля еврейской крови.

- Только не предлагайте эту идею нашему кнессету! - воскликнул я. Не дай Бог им услышать такое!

И только упомянув это имя всуе, я подумал, что нахожусь теперь во владениях, коими, по идее, управляет Он, и почему же тогда я, никогда не веривший в Создателя Вселенной, не испытываю мрачных неудобств и бесконечных мук?

Видимо, мои мысли не остались скрытыми от собеседников, потому что Рамбам сказал:

- Он слишком занят, чтобы заниматься тобой лично. В настоящий момент, к примеру, Он занят сотворением очередной Вселенной с порядковым номером сто тринадцать миллиардов и не знаю уж сколько миллионов. На каждую у него уходит по шесть дней, а на седьмой Он отдыхает, и ты можешь записаться к Нему на аудиенцию, но, боюсь, твоя очередь дойдет лет этак... не могу сказать сколько, поскольку не знаю чисел больше ста миллиардов.

Честно говоря, я испытал облегчение, поскольку совершенно не представлял, что сказать Ему при встрече.

Я всегда думал, что сто политиков в одном месте - это кошмар. Сто двадцать - просто конец света. Если бы в кнессете было меньше депутатов, возможно, судьба Израиля сложилась бы иначе.

Но миллионы политиков сразу... Да еще из разных времен... Я прогуливался, скажем, с Макиавелли, и он запросто склонял меня к мысли о том, что Израиль как государство не имеет права на существование. И система его умозаключений была столь совершенна, что, даже понимая ее вздорность, я не мог возразить ни слова. А потом к нам подходил (или, точнее сказать, подлетал?) Наполеон Первый, и мне становилось ясно, что Израиль должен был быть создан еще в конце восемнадцатого века, ибо тогда у Франции появился бы могучий союзник в борьбе с арабами и прочими египтянами, а поход на Александрию закончился бы куда успешнее.

А было еще так. Беседую я, допустим, с министром Громыко, и он мне доказывает, что Сталин был, безусловно, прав, когда хотел сослать всех евреев на Дальний Восток. Потому что, кто же еще мог поднять культуру и науку в этой области Советского Союза? Я говорю, что для евреев это была бы погибель, на что Громыко возражает мягко, что история требует жертв, и кто же должен жертвовать во имя будущего, как не евреи, которые жертвовали всегда, пусть и не всегда по своей воле... И тут Громыко вдруг понижает голос, а мгновение спустя и вовсе переходит на мыслепередачу. И говорит такое:

- А вообще-то, Арон, Сталин, конечно, большая сволочь. И евреи до места не доехали бы. Вблизи от Байкала всех бы в расход пустили. Это я тебе по секрету говорю, только ты, когда Иосифа встретишь, меня не выдавай. И Бен-Гуриону с Вейцманом ничего об этом не говори, славные люди, обидятся...

А как-то подваливает ко мне Лейба Троцкий и представляется:

- Политическая проститутка. Давайте поговорим о том, стоило ли отдаваться коммунистической партии или было бы лучше пофлиртовать с Бундом?

Нет, господа, как же меняются люди, лишаясь своего материального тела!

Могут ли политики обходиться без парламента? Нет, конечно. Самое интересное, что в парламент тут избирали по безальтернативным спискам. Безальтернативным в том смысле, что избирали всех без исключения.

Я прошел, придумав сам для себя партию "Движение за чистоту облачного слоя". Жорж Помпиду и Авраам Линкольн убеждали меня поменять название, потому что есть уже партия "Правые - за чистоту облачного слоя". Но я остался при своем, доказав великим политикам, что имел в виду совсем даже иной облачный слой, нежели мои политические противники.

Но до чего же это скучное дело - политика, - если не можешь во время заседания вскочить и сдернуть докладчика с трибуны или врезать по уху представителю оппозиции!..

Какое-то время спустя (часов здесь никто не наблюдал, и потому, наверное, все были счастливы) я отправился с Ульяновым встречать приходящих.

Ульянов почему-то очень не любил, когда его называли Ленин утверждал, что это гойская кличка, а сам он, еврей по крови и Бонк по фамилии, никогда не любил гоев и революцию в России сделал исключительно для того, чтобы им было плохо.

- Это аморально, - возмутился я, впервые услышав такое объяснение. Там же были миллионы евреев!

На что раби Акива, с которым мы успели подружиться, дал ответ: