Никита явился в зал Военной коллегии Верховного Суда СССР, в состав которой сегодня входили еще и военачальники – все-таки судили целого маршала, чего не мог делать один судья – какой-нибудь армвоенюрист, – держа в руках копию собственноручного признания Тухачевского в заговоре против Сталина. Эту копию из дела дал ему незадолго до процесса Ежов – у Никиты были сомнения в обоснованности обвинения, и этой бумажкой нарком внутренних дел надеялся развеять сомнения комкора. Четким почерком Тухачевского, так хорошо знакомым ему еще с Тамбовщины, там было написано:
Около 9 утра открылся процесс – обвинение поддерживал ни много ни мало сам Вышинский, Прокурор СССР и бывший ректор МГУ, один из идеологов и духовных вдохновителей массовых репрессий. Временами Никиту еще охватывало то самое чувство, что и много лет назад, в Тамбове – в окружении такого количества исторических личностей ему бывало несколько не по себе…
Пока Вышинский зачитывал обвинительное заключение, Никита обвел глазами судей. Он не слушал, что говорил Прокурор СССР в своем выступлении, только смотрел на председательствующих. Возглавлял процесс Ульрих – тот самый, что был вместе с ними в Тамбове в 1920 году. Рядом сидели крупные военачальники, коллеги и товарищи Тухачевского – Дыбенко, Буденный, Блюхер, Егоров. Особенно привлек внимание Никиты все же Ульрих. Неужели он так спокоен, когда его боевого товарища, а вчера еще и командира отправляют на смерть? Причем, его же руками? Нежуели, его и впрямь не волнует ничего, кроме бабочек?
Затем подсудимые стали давать свои показания. Начали с Якира. Обычно веселый и многословный, сегодня он был подавлен как никогда. [24]
– Перед нами стояли задачи реставрации капитализма в нашей стране на основе фашистской диктатуры, – говорил Иона Эммануилович как по писаному. – К этому мы должны были прийти двумя путями: во-первых, свержением существующей власти внутренними силами, при помощи вооруженного переворота и, во-вторых, если первое не будет осуществлено, то при помощи военного поражения, с участием интервентов в лице германского фашизма, японского империализма и Польши. При последнем варианте в виде компенсации интервентам им отдавалась часть территории нашего государства: Украина – Германии, Дальний Восток – Японии. Для поражения советских армий у нас была договоренность с германским Генштабом в лице генерала Рунштедта и генерала Кестринга, и специально составлялся план поражения РККА во время войны.
Как в первом, так и во втором случаях средства для свержения Советского правительства и руководства партии применялись все без исключения. Ничем не брезговали: террор, шпионаж, диверсия, вредительство, провокация, компрометация руководителей партии, правительства, армии и советской власти. У нас было решено, что для данного дела все средства хороши.
Возникновение заговора относится, по сути дела, к 1934 году, а до этого, начиная с 1925 года, происходила «беспринципная групповщина». Другими словами, шли разговоры о неудовлетворительном руководстве армией, неправильном отношении со стороны руководства партии и правительства к «известным» «большим» людям зиновьевско-троцкистской и правой оппозиции. Также были подвергнуты резкой критике мероприятия партии и правительства при коллективизации 1930–1931 годов.
В 1934 году от этих «беспринципных разговоров» перешли к объединению единомышленников, и в своем кабинете Тухачевский заявил, что от слов пора переходить к делу, и тогда же было решено, что деловыми вопросами должны стоять вербовка единомышленников в РККА. Для этого наиболее подходящими в армии были троцкисты, зиновьевцы и правые. Было решено этих людей всячески популяризировать в общественно-армейском мнении и продвигать по службе на ответственные посты по строевой, политической и хозяйственной линии, а также по вооружению и организационно-мобилизационной работе.