Тульский детектив

– Спокойной ночи. Ужин в печи, – Софья бросила подозрительный взгляд на Канарейкина и скрылась за дверью второй комнаты.

– Не доверяет, – ухмыльнулся Николай.

– Так, что у нас тут… картошка и остатки вчерашнего окуня, – проговорил Иван, осмотревшись. – На двоих хватит.

– Я с собой захватил хлеба, буженины и, внимание, – сказал Николай, доставая из сумы бутылку горилки.

– Что ты! Мне же завтра с утра на службу!

– А ты не злоупотребляй. Так, где у тебя посуда?

– Вон там, – показал урядник, снимая портупею с револьвером в кобуре. – Аккуратнее, не испачкай костюмчик, небось дорогой.

– Ага, из самой Вены заказывал, – ответил Канарейкин, накрывая на стол. – Сколько мы не виделись?

– Пару лет точно.

Друзья уселись за стол. Иван ещё раз посмотрел на друга. Он сильно изменился: и так длинный нос стал ещё длиннее. Николай теперь носил очки в круглой оправе, которые ему придавали серьезный и интеллигентный вид, при этом увеличивая небольшие, близко посаженные, глаза.

– Я так понимаю, что ты в связи с продажей имения пошёл на службу. Мог бы сказать мне, глядишь, мы бы с батюшкой что получше предложить могли бы. Ты человек серьезный и надёжный.

– Спасибо, но я сам.

– Экий ты гордец! Ну, давай, за встречу.

Трегубов только пригубил, в то время как Николай быстро проглотил содержимое своей рюмки и снова её наполнил.

– Торотынский мне тоже предлагал работу, – вспомнил Иван и помрачнел. – Миша в тюрьме.

– Да ты что! – Канарейкин оторвался от еды. – Как он там оказался? Состоял в ячейке?

– В какой ячейке? – не понял Трегубов. – Застрелил капитана Медведева, помнишь его?

– Нет, не помню. На дуэли что ли?

– Нет, старое охотничье ружьё его батюшки случайно выстрелило.

– Ну дела! – проговорил Николай. – И что теперь?

– Пока не знаю, идёт следствие.

– Но что теперь? Каторга?

– Не знаю, говорю. Пытаемся разобраться, помочь ему.

– А помнишь, как нас троих Марков поймал за курением? – спросил Канарейкин.

– Конечно, помню. А ты помнишь, как Михаил сжёг журнал опозданий, и всё заново считать начали?

– Тоже помню. Давай за него, – Николай выпил ещё рюмку. – Ты что-то халтуришь, Трегубов.

– Говорю, завтра на службу. Как раз Михаилом нужно будет заняться.

– Тогда ладно, а я выпью, устал с дороги, – сказал и сделал Канарейкин.

– Конечно, отдыхай.

– А помнишь, как тому же Маркову, который нас поймал, глобус со шкафа на голову упал?

Иван и Николай рассмеялись до слёз.

– Это Господь! Он всё видит! – сказал Николай, снова наливая себе.

– Да брось ты, он хороший и умный человек. А ты не гонишь?

– Да кто же спорит про него? Соглашусь, наши преподаватели молодцы были, только мы не понимали этого тогда. А про горилку не боись, – сейчас допьём, и домой пойду. Завтра тоже дела.

– Расскажи, как там, в Москве?

– Всё то же самое, ничего необычного.

– Говорят, Исторический музей открыли для посещений?

– Открыли, но я там ещё не был, поэтому ничего не смогу рассказать. Слышал только, что ещё не вся экспозиция готова.

– Ну а как у тебя дела, как учёба?

– А что учёба? Всё нормально. А вот в университете хуже становится.

– Что такое?

– Будут новый устав на следующий год готовить. Приказ поступил.

– Зачем?

– Прикрыть лавочку вольнодумства в учебных заведениях хотят, угроза самодержавию, так сказать.

– Что за угроза может быть в образовании? – недоумевал Иван.

– А вот, видишь ли, может быть люди. Они, когда получают знания, учатся вопросы задавать. Могут и какой неприятный поставить.

– Какой же вопрос неприятный? – спросил Иван подвыпившего Канарейкина.

– Почему вся страна принадлежит самодержавию, например? Это что же – такой государственный капитализм? Когда всё принадлежит одному человеку и его прислужникам, которые творят беззакония?

– Я тебя не понимаю. О чём ты? Так заведено издавна.

– Так не заведено, Ваня, – горячо возразил Канарейкин. – Люди должны быть свободными.

– Но крепостное право отменили. Все свободны.

– Как же, свободны! А земля у кого? У тех, кто возделывает её? Нет, ничего не изменилось. Крестьяне работают, а деньги получает помещик.

– Они могут уйти, если не хотят.

– Ага, но нужно выкупить себя, семью. Да и куда им идти? Нет ни дома, ни работы!

– Постой, сейчас появились сезонные рабочие, которые уходят на заработки. Вон у Торотынских на лесопилке и на заводе работают бывшие крестьяне.

– Правильно ты сказал: работают. А сам Торотынский работает? Одни работают, а деньги у других. Земля должна принадлежать крестьянам. А страной не должен управлять один человек.

– Как ты себе это представляешь?

– Помнишь, во Франции была революция?

– Это когда всем головы рубили? – возмутился Иван.

– Придётся пройти через кровь, царизм сам не отдаст власть!

– Что же, опять убить царя нужно?

– А если бы и так! – воскликнул Николай. Лицо его стало красным, глаза за стеклами очков возбужденно блестели.

– Чем это помогло? Александр дал свободу крестьянам, гимназии строились, чтобы люди как раз образование получали. И ты забываешь, что я теперь в полиции, и не должен слушать такие речи, – вдруг произнес Трегубов.

– И что, ты меня сдашь, посадишь в тюрьму, как вы посадили Мишу?