Она надела шляпку, протянула руку Аугусто, который схватил ее, поднес к губам и покрыл поцелуями, затем вышла, и он проводил ее до двери. Некоторое время он еще смотрел, как она спускается по лестнице, такая изящная, таким уверенным шагом. На нижней площадке она подняла голову и, бросив прощальный взгляд, помахала рукой. Аугусто вошел в кабинет. Увидев стоявшую с корзинкой белья Росарио, он резко спросил:
– Ну, в чем дело?
– Мне кажется, дон Аугусто, эта женщина вас обманывает.
– А тебе что до того?
– Для меня важно все, что касается вас.
– Ты хочешь сказать, что это я тебя обманываю?
– А вот это для меня совершенно неважно.
– Ты думаешь, я поверю, будто после всех надежд, которые я тебе подал, ты не ревнуешь?
– Если бы вы знали, дон Аугусто, как я росла и в какой семье, вы бы поняли, что хотя я еще и девчонка, но мне уже смешны эти разговоры о ревности. Девушки в моем положении…
– Замолчи!
– Как вам угодно. Только я повторяю, эта женщина вас обманывает. Будь это не так, если вы ее любите и таков ваш выбор, чего мне еще желать, кроме вашей, женитьбы?
– Ты говоришь искренне?
– Да, искренне.
– Сколько тебе лет?
– Девятнадцать.
– Иди сюда. – И, схватив ее обеими руками за. плечи, он повернул девушку лицом к себе и посмотрел в глаза.
Но покраснела не она, а он.
– Ей-богу, девочка, я тебя не понимаю.
– Я так и думала.
– Я уже сам не знаю, что это такое, невинность коварство, насмешка или ранняя порочность…
– Это только любовь.
– Любовь? А почему?
– Вы хотите знать почему? Вы не обидитесь, если я скажу? Вы обещаете не обижаться?
– Хорошо, говори.
– Так вот, потому… потому что вы несчастный, бедняжка.
– Как? И ты тоже?
– Если угодно. Но доверьтесь девчонке, доверьтесь своей… Росарио. Она вам вернее всех, вернее Орфея!
– Навсегда?
– Навсегда!
– Что бы ни случилось?
– Что бы ни случилось.
– Да, ты настоящая… – И он снова обнял ее.
– Нет, сейчас – нет; когда вы будете спокойнее. И когда не…
– Хорошо, я тебя понял.
И они простились.
Оставшись один, Аугусто сказал себе: «Эти две женщины сведут меня с ума. Я уже не я».
– Мне кажется, сеньорито, вам хорошо бы заняться политикой или чем-нибудь в этом роде, – сказала ему Лидувина, подавая обед, – чтобы развлечься.
– Отчего это пришло тебе в голову?
– Да ведь лучше человеку самому развлекаться, чем служить развлечением для других. Сами видите!
– Хорошо, в таком случае, когда закончу обедать, зови своего мужа Доминго и скажи, что я хочу сыграть с ним партию в туте, это меня развлечет.
Когда они сели играть, Аугусто вдруг положил колоду на стол и спросил:
– Скажи мне, Доминго, если мужчина влюблен сразу в двух или больше женщин, что он должен делать?
– Смотря по обстоятельствам!
– Как так смотря по обстоятельствам?
– А так! Если это человек с деньгами и храбрый, то может жениться на всех этих женщинах, а если нет, не надо жениться вовсе.
– Но, приятель, твое первое предложение невозможно выполнить!
– С деньгами все возможно!
– А если эти женщины узнают?
– Им это все равно.
– Разве для женщины все равно, если другая отнимает у нее часть любви ее мужа?
– Она будет довольна своей частью, лишь бы ее не ограничивали в расходах. Единственное, что злит женщину, это когда муж дает мало денег на еду, одежду и всякие прихоти; но если он позволяет тратить, сколько ей заблагорассудится… Правда, если у нее есть от него дети…
– А если есть дети, тогда что?
– Да ведь настоящая ревность бывает, сеньорито, только из-за детей. Мать не может терпеть другую мать или женщину, которая может стать матерью; мать не потерпит, чтобы у ее детей отнимали кусок для других детей или для другой женщины. Но если у нее нет детей и ей не предъявляют счет за то, сколько она потратила на еду, одежду, разные там штучки-дрючки, – ба, ей и горя мало! Если мужчина, кроме одной женщины, которая ему дорого стоит, имеет еще и другую, которая ему ничего не стоит, та, дорогая, едва ли будет ревновать вторую, которая мужу ничего не стоит; а если она вдобавок еще дает кое-какие деньги, если он одной женщине приносит деньги, взятые у другой, тогда…
– Что тогда?
– …тогда все идет как по маслу. Поверьте мне, сеньорито, Отелло женского рода не бывает.
– Как и Дездемон мужского.
– Возможно.
– Ну и рассуждения!
– А я, видите ли, до женитьбы на Лидувине и до того, как начал служить у вас, служил у многих холостых господ. Я на этом деле собаку съел.
– Ну, а как в вашем сословии?
– В нашем сословии? Мы не можем себе позволить такой роскоши.
– Что ты называешь роскошью?
– Все эти штучки, которые показывают в театрах и описывают в романах.
– Но, послушай, разве мало случается в вашем сословии преступлений из-за любви или ревности!
– Бa! Все из-за того, что эти франты ходят в театры и читают романы, а если б не это…
– Тогда что?
– Всем нам, сеньорито, знаете, нравится играть роль никто не хочет быть самим собой, все живут так, как внушают им другие.
– Да ты философ!
– Так называл меня прежний хозяин, у которого я служил. Но Лидувина, пожалуй, права, вам следует заняться политикой.
XXI