Туман

Так он оказался у дверей казино, где его поджидал Виктор, чтобы сыграть, как обычно, партию в шахматы.

III

– Сегодня ты припоздал, приятель, – обратился к нему Виктор. – Ты, всегда такой пунктуальный!

– Дела, дела…

– Дела? У тебя?

– А ты думаешь, дела только у биржевых маклеров? Жизнь намного сложней, чем ты себе представляешь.

– Или я куда проще, чем ты думаешь…

– Все может быть.

– Ладно, твой ход!

Аугусто пошел королевской пешкой на две клетки вперед. Вместо того, чтобы мурлыкать себе под нос отрывки из опер, как было у него заведено, он все думал и думал: «Эухения, Эухения, Эухения, моя Эухения, цель жизни моей, сладостный блеск двойной звезды в тумане, поборемся! В шахматах точно логика есть, однако же сколько в них тумана и случайностей! Так, может, эта логика тоже произвольна и случайна? А явление моей Эухении, разве не закономерно оно, как ход в неких божественных шахматах?»

– Слушай, приятель, – прервал поток его мыслей Виктор, – мы разве не договаривались, что ход назад брать нельзя? Тронул фигуру, так ходи!

– Договаривались, да.

– Так, ну если ты пошел сюда, то я съем твоего слона.

– Точно, точно. Я отвлекся.

– А вот не отвлекайся; в шахматы играть – не каштаны жарить. Ты же знаешь: взялся за фигуру – ходи.

– Да, сделанного не воротишь!

– Верно. Этому шахматы и учат.

«И почему нельзя отвлекаться во время игры? – говорил себе Аугусто. – Наша жизнь игра или нет? И почему не годится брать ход обратно? Вот логика!.. Наверное, Эухении уже передали письмо… Alea iacta est![2] A lo hecho, pecho[3]. А завтра? Завтрашний день – в руках Господа! А вчерашний? Вчерашний в чьих? О, вчера, сокровище сильных! Святое вчера, субстанция тумана повседневности!».

– Шах! – вновь прервал его мысли Виктор.

– И правда… посмотрим… И как это я допустил такой позорный проигрыш?

– Отвлекался, как обычно. Если бы не твоя рассеянность, ты стал бы у нас одним из лучших игроков.

– А вот скажи мне, Виктор: жизнь – это игра или способ отвлечься?

– Да ведь играют, чтобы отвлечься.

– Тогда какая разница, на что отвлекаться?

– Лучше на игру, приятель, на хорошую игру.

– А разве нельзя играть плохо? И что значит – играть плохо, играть хорошо? Почему мы двигаем фигуры так, а не иначе?

– Таковы правила, друг мой Аугусто. Ты меня и научил, о великий философ.

– Ну, бог с ним. Хочу сообщить тебе большую новость.

– Валяй.

– Но ты удивишься!

– Я не из тех, кто удивляется заранее.

– Так слушай: знаешь, что со мной происходит?

– Ты становишься все рассеянней.

– Это потому, что я влюблен.

– Тоже мне новость.

– Не удивлен?

– Естественно, нет! Ты ab origine[4] влюблен, прямо родился влюбленным. Влюбчивость у тебя природная.

– Да, любовь рождается вместе с нами.

– Я сказал не «любовь», а «влюбленность». Я сразу понял, что ты влюбился или, лучше сказать, увлекся. Тебе и рассказывать необязательно было. Мне это известно лучше, чем тебе.

– Но в кого? Угадай, в кого?

– Этого ты и сам не знаешь, откуда мне-то знать.

– Ну, может статься, ты и прав…

– А я тебе говорил! Если я неправ, скажи, она блондинка или брюнетка?

– По правде сказать, я не знаю. Кажется, что-то среднее. Такие, знаешь, волосы… каштановые.

– Высокая или низенькая?

– Тоже толком не припомню. Наверное, среднего роста. Зато какие глаза, друг, какие у моей Эухении глаза!

– У Эухении?

– Да, у Эухении Доминго дель Арко, что живет на проспекте Аламеда, 58.

– Учительница музыки?

– Она самая. Но…

– Да мы с ней знакомы. А теперь тебе опять шах!

– Но ведь…

– Шах, говорю!

– Ладно…

И Аугусто прикрыл короля конем. А партию в итоге проиграл.

На прощание Виктор закинул ему руку на шею, точно хомут, и шепнул вполголоса:

– Значит, пианисточка Эухения, да? Отлично, Аугусито, отлично. Победа будет за тобой.

«Ох уж эти уменьшительные, – подумал Аугусто, – эти кошмарные уменьшительные!» И вышел на улицу.

IV