Туман и гроза (СИ)

Саша не успевает ничего понять, как вокруг прямо из земли вырастают тени. Огромное множество, злые, впивающиеся в кожу. А заклинания… от них только сложнее, всё мельтешит в росчерках искр и пламени.

Он не может справиться с такими тенями. А Николай просто смотрит, стоя в сторонке. А потом отдаёт приказ теням:

— Оставьте! За мной.

Сашу тащат волоком, не давай ни на секунду сосредоточиться, пока не доходят до какого-то домика в пустоши. И вниз – в подвал.

— Как долго ты выдержишь в мире теней? – усмехается Николай. – Ну, ничего. Я оставлю весточку для Кирилла. Ведь он мог тебя спасти! Вот только вряд ли успеет.

Ослабленный и выжатый присутствием в мире теней, Саша даже не сопротивляется, только понимает – он заперт. Во мраке, в мире теней, и любая магия может обернуться против него.

***

Тяжёлое осеннее утро наполнено монотонным дождём и вязкой болью.

На месте прикосновения теней ледяные струпья, обжигающие холодом. Николаю кажется, он разделён на отдельные части, которые связаны тонкими нитями едва пульсирующей магии.

Его мелко трясёт от озноба, руки тяжелы от вспухших кровавых порезов, в которые примешалась пыль мира теней. От каждого неловкого движения внутри ворочаются раскаленные жгуты. Он — выжженное пепелище на мёртвой земле.

Организм отравлен тенями, пробравшимися под кожу и в самое сердце, сейчас словно обращенное в кусок льда. От головокружения всё время мутит, и приходится выплевывать горькую слюну в заботливо подставленную миску рядом с диваном.

Николая воротит от самого себя, впрочем, такое состояние для стража вполне привычно, отравление тенями — почти профессиональная болезнь.

Сквозь пятна перед глазами он различает пёструю гостиную Сюзанны и фигуру Кирилла, который взбалтывает ложкой муть зелёного отвара в прозрачном стакане.

В уголках глаз чёрные мятущиеся точки, которые мешают сосредоточиться на вспыхивающих обрывках мыслей. Рубашка полностью оказалась непригодна, и теперь остаётся только кутаться под огромное одеяло. Николай ненавидит слабость и бездействие, но вынужденно мирится с ними.

— Ты идиот.

— Не ворчи, — Николай пытается удобнее устроиться на холодных от пота простынях и глубже кутается в гнездо одеяла. — У меня был план.

— Да? В какой момент что-то пошло не так — до или после того, как ты использовал якорь?

— Меня бы и так арестовали — но я сам выбрал, к кому идти в гости.

— И что произошло?

Кирилл подаёт ему тёплый стакан с отваром с клубящимся матовым дымом и садится рядом перед маленьким низким столиком, на котором разложены травы, окропленные маслом от теней. Тянет сладковатым дымком. Отгонять не существ с той стороны — а собственные страхи и боль.

Николай пьёт медленно, маленькими горькими глотками, сухо рассказывая про убийство лекаря и подстроенную ловушку с карманом реальности. Кажется, какую позу не прими — всё неудобно.

— Значит, кто-то действует изнутри, — Кирилл устало трёт глаза, щурясь от бессонной ночи. — И крот может быть где угодно — в Академии, Бюро, даже в Службе.

От этой мысли неприятно дёргает в сердце. Стражи всегда стояли за спиной друг друга, и подточить их доверие — это хороший удар изнутри.

— Только я уже не в той ловушке. Надо выяснить, что произошло за ночь.

— Как минимум, мы потеряли Сашу, — голос Кирилла непривычно тихий. — Перед тем, как меня дёрнуло к тебе, он один помчался на прорыв. С тех пор от него никаких известий. На месте печати никаких следов, по крайней мере, заклинания ничего не дали. Я поднял Службу на поиски.

Он дёргается, одним движением поднимаясь с ярких кругов ковра. И вместо того, чтобы закурить по старой привычке, пряча за дымом свою растерянность, просто подходит к окну, за которым холодный дождь и шорох шин ранних машин.

На дне стакана горький осадок трав, но в последнем глотке самое важное орудие против боли, чьи тиски постепенно разжимаются. Николай даже верит, что сможет переползти на кухню от слишком пёстрых покрывал и подушек вокруг.

— Сюзанна что-нибудь видит?

Её дар провидения и предсказания будущего, конечно, туманен и не так уж надёжен, но лучше глухой неизвестности. Будто им мало других потерь вокруг.

— Пока нет. Только знает, что Саша жив.

— Это я дёрнул якорь.

— Нет, — Кирилл всё-таки закуривает, дотягиваясь сквозь горшки с растениями до окна. Ручка натужно скрипит, когда он открывает форточку вверх. — Дело не в этом. Он рванул туда из-за меня. Ты же знаешь, порой он считал себя бесполезным от того, что может только работать с печатями. И я зря напомнил ему об этом.

В словах Кирилла горечь и собственная вина.

С Сашей они познакомились около пяти лет назад. Тогда Николай предложил Шорохову для пущей безопасности создать тройки — два стража и один печатник. Одиночные рейды по статистике слишком часто оборачивались смертью, а тени оставались на воле, бушующие и молниеносные, пока их не отлавливали стражи.

Шорохов буркнул что-то вроде «инициатива наказуема» и не стал мешать. Николай потратил много времени, убеждая их отдел опробовать командные выезды. Лучше всего сработал пример — они с Кириллом позвали с собой Сашу, всегда готового помочь.