Туман Луизианы

Мистер Уоррингтон крепко держал ее, умело направляя, заставляя сливаться все вокруг, кроме него — казалось, единственного неподвижного существа в зале. Яркие пятна за его спиной мельтешили перед глазами, и Луиза невольно зацепилась взглядом за его галстук, стараясь не смотреть по сторонам. Освоившись, она осмелилась оторвать глаза от топаза, в котором отражалось ее восторженное лицо, и приподняла глаза на шею, глядя на мерно бьющуюся голубую жилку на его шее. От Томаса приятно пахло тонкой ноткой табака и чем-то еще, теплым и сладковатым, чем-то, принадлежащим только ему. Луиза вдруг подумала, как было бы, наверное, приятно зарыться носом в прячущуюся под галстуком ямку между ключицами и дышать, дышать этим запахом, забыв обо всем. Танец увлекал и все сильнее кружил голову, а чужая близость наполняла смелыми и восхитительно запретными мыслями. Луиза скользнула взглядом чуть выше и замерла, разглядывая сложенные в улыбку губы. Интересно, какие они? Кажется, что невероятно мягкие… Луиза невольно приоткрыла губы, пытаясь представить себе, каково это — почувствовать их касание…

— Луиза, вам нехорошо? — обеспокоенный голос мистера Уоррингтона выдернул ее из грез так резко, что Луиза поначалу не сразу поняла, что он говорит.

— А? Д-да, у меня, кажется, немного кружится голова. — И действительно, Луиза чувствовала, что выпитое шампанское начинает напоминать о себе легкой, но назойливой головной болью.

— Я провожу вас на воздух. — Томас осторожно повел Луизу к дверям, ища глазами миссис Пинс. Та незамедлительно возникла перед ними, будто весь танец только и делала, что следила. Передав подопечную из рук в руки, мистер Уоррингтон принял бокал от слуги и задумчиво проводил взглядом растворяющуюся в ночной темноте фигурку.

Короткая лентяя ночь сгустилась, предшествуя рассвету. Усталые гости разъезжались, а некоторые, как маркиз де Шабри, что жил слишком далеко, оставались ночевать. Тепло попрощавшись с хозяевами, Луиза устроилась в коляске, чувствуя, как покалывает от усталости тело — сказывался перерыв в активной светской жизни. Жеребец мистера Уоррингтона, привязанный к коляске, трусил позади, а Томас сидел рядом. Миссис Пинс задремала, стоило им выехать со двора «Тризона», Луиза же мужественно боролась с подступающим сном, понимая, что ехать предстоит не менее двух часов и просидеть всю дорогу, глядя в окружающую темноту, она не сможет.

Их обступал темный лес, нависая над головами мохнатыми ветвями. В кустах что-то шевелилось и хрустело, а где-то в глубине чавкало. Оглушительно стрекотали сверчки, летучие мыши пересекали дорогу, иногда опускаясь так низко, что почти задевали крыльями голову. Справа у обочины какой-то зверь громко тявкнул, и Луиза вскинулась, недоуменно оглядываясь, понимая, что ненадолго задремала.

— Вы можете облокотиться на меня, обещаю, что никому не расскажу, — тихо сказал мистер Уоррингтон, поведя плечом. Луиза облегченно вздохнула и осторожно положила голову на его плечо, тихонько втягивая воздух носом, чувствуя, как легкие наполняются его запахом.

______________

*Карнэ — бальная книжечка.

14 глава

После пикника у Бишопов минуло несколько недель, а жизнь Луизы успела поменяться в лучшую сторону. Она с радостью окунулась в местную светскую жизнь: несколько раз ее навещала Франческа, и четыре раза Луиза принимала у себя мадам Монсиньи с дочерьми. Хотя визиты последних носили двойственный характер: они совершенно искренне восхищались графиней Грейсток и столь же искренне, и, стоило признать, неистово мечтали обратить на себя внимание хозяина «Магдалены». Вчера, например, Маргарита так томно изогнулась на канапе, надеясь поймать взглядом шедшего через двор мистера Уоррингтона, что свалилась на пол, благо Томас этого не заметил.

Адеолу невероятно веселили эти попытки, и после визитов она с удовольствием обсуждала их с миссис Пинс, попивая на кухне горячий кофе с молоком. Компаньонка прониклась к нему симпатией, и теперь ее нередко можно было видеть с чашечкой обжигающего напитка. Изредка по вечерам в гостиной к ней присоединялся и мистер Свенсон, неторопливо делясь новостями. Жизнь постепенно входила в привычную колею, хотя и разбавленную практически полной изоляцией и неторопливостью течения жизни на юге. Ничего странного больше не происходило, в спальню к Луизе больше никто не проникал, а тихое пение по вечерам стало столь привычным, что девушка уже не могла без него уснуть. Близился сбор урожая, и местные плантаторы погрузились в работу, объезжая поля. Замерла светская жизнь, остановились званые ужины, балы и пикники, и Луизе, как бы ни хотелось ей собрать местное общество на ответный бал, оставалось лишь строить планы и представлять, как она будет устраивать свой первый в Луизиане раут.