Туман над темной водой

Мальчик, сидевший на коленях у Надежды Александровны, действительно вовсю орудовал ложкой. Детские щечки были перемазаны. Выглядел он забавно, и у Веретьева привычно защемило в груди. Он любил детей и всегда мечтал их иметь, но вот не срослось. Он шагнул в круг, подошел и сел рядом с Надеждой, отметив, что парни, как всегда, с готовностью пододвинулись, освобождая ему место.

– Привет! – сказал он мальчику. – Вкусно тебе?

– Вкусно. – Малыш кивнул, доверчиво разглядывая Веретьева ясными, очень светлыми глазами. Не материнскими.

У этого ребенка был отец, муж Ирины, и оба – женщина и ребенок – принадлежали не Веретьеву, а совсем другому мужику. От этой мысли настроение у Александра совсем испортилось. Ирина по-прежнему стояла в стороне, стеснялась.

– Идите к нам, – махнул рукой Веретьев, – Ваня, зови маму кашу есть.

– Мамотька, иди есть катошку. Она вкусная, – закричал мальчик. – Мне потом баба Надя еще чаю обещала. Со сгущенкой.

Все рассмеялись, включая Ирину. Она, легко ступая, подошла, присела на поваленное бревно рядом с Веретьевым. Из-за того, что места было немного, ее бедро было совсем рядом, от загоревшейся под грубыми штанами веретьевской кожи его отделяли лишь два слоя ткани – брезентовой и джинсовой. И эта мысль волновала настолько, что картошка встала в горле. Он протянул Ирине свою миску, потому что дать отдельную гостье Таня явно не торопилась. Та, снова смутившись, взяла ложку.

– Вам нужно поесть, – тихо сказала она.

– Успею. Татьяна, ты мне картошки принесешь? – Во взгляде, который он бросил на несчастную девушку, было столько суровости, что она зарделась, взорвавшись малиновым румянцем, метнулась к походной плите, яростно заворочала черпаком, плечи у нее дрожали.

– Давай я. – Из палатки вылезла не появлявшаяся до этого Ольга, подошла к плите, забрала у Татьяны черпак.

Девушка с готовностью отдала его, всхлипнула и опрометью кинулась в лес. Рыдать.

Вообще-то в нынешней ситуации это могло быть опасно, но Веретьев отогнал от себя шальную тревожную мысль. Татьяна вела себя безобразно, и в воспитательных целях бежать сейчас за ней было неправильно. Приняв из рук Ольги новую тарелку с кашей, он с энтузиазмом принялся есть, испытывая неловкость и сердясь на себя за это.

– Ты как? – спросил он у Ольги.

Хотелось ласково, получилось виновато.

– Нормально, – лаконично ответила та. – Саша, что мы дальше будем делать?

– Феодосию звонить, – ответил Веретьев. – Моему другу и шефу Феодосию Лаврецкому. Пусть подключает своих знакомых в полиции или в СК. Все болота мы не прочешем, а значит, Пашу не найдем. Надо дроны поднимать.

– Вертолет над болотами и так второй день кружит, что от дронов толку, – устало сказала Ольга. – Эти зэки, что сбежали, тоже явно не на болотах. Они же сверху как на ладони. И мы, кстати, тоже. Удивляюсь, что к нам еще никто не приехал выяснять, что мы тут делаем.

– С этой точки зрения хорошо, что эти цуцики из колонии сбежали, – задумчиво согласился Веретьев. – Внимание сейчас к этим местам пристальное. Вот и спросим у товарищей полицейских, что им сверху видно. Сейчас доем и позвоню Феодосию.

– Саша, а вы не знаете, что это может быть такое?

Оказывается, Ирина обращалась к нему, протягивая на ладони что-то круглое. Он скосил глаза, успев отметить тонкость ее запястья и длинные пальчики с миндалевидными ногтями, признаком породы. На нежной маленькой ладошке лежала монета. Десятирублевик с остро заточенным краем, которым можно и банку консервов открыть, и краюху хлеба отрезать, и сонную артерию вспороть.

– Где вы это взяли?

– На окраине деревни. Точнее, это Ванечка нашел, когда мы на речку шли. Я думала, он камешек подобрал, а потом оказалось, что эту монету. Я даже ею порезалась.

Она протянула вторую руку, и Веретьев заметил неровный красный длинный порез на указательном пальце. Кожа вокруг него была припухшей и покрасневшей.

– Обработать надо, – сказал он. – А то нагноится. Сейчас Татьяна вернется и сделает вам перевязку.

Сидящая рядом Надежда Александровна криво усмехнулась.

– Давайте я перевяжу, – сказала она, спуская с колен доевшего картошку Ванечку. – А за Таней сходить бы надо, Саш. Негоже девке одной по лесу бегать. Неспокойно тут сейчас. Мало ли что.

– Не надо мне ничего перевязывать, – заявила Ирина, и в ее голосе было столько уверенности, что сразу становилось понятно: никому она не позволит ничего делать с ее порезанным пальцем. Непокорная. – Я обработала рану перекисью, на ночь гентамициновой мазью намажу. Вы мне лучше на вопрос ответьте, что это такое? Почему у монеты такой острый край?

– Это писка, – нехотя ответил Веретьев.

Меньше всего на свете ему хотелось ее пугать.

Женька Макаров, опер от Бога, подошел поближе, бросил взгляд на раскрытую Иринину ладонь, длинно присвистнул.

– Что?

– Писка. Уголовники используют ее вместо ножа и всегда носят при себе. Пользоваться ею удобно, а спрятать при шмоне легко.