Туман над Токио

Гарантии агентство «NICE» перечислило на мой счёт сразу после заключительного спектакля. В предновогоднее время недорогих билетов к маме я не нашла и потратила треть театрального заработка на прямой рейс японской авиакомпании JAL. У меня было полтора дня на поездку из Токио в Тохоку, на сборы и затем на возвращение обратно в Токио, в аэропорт.

Алекс сопровождал меня в город N. хотя ему было вдвойне тяжело: вновь зайти в мамину квартиру, где всё ещё сушилось её бельё и слышать в поездке все десять дней мои рыдания и нечленораздельную речь.

Мы ездили каждый день на гору, где находилось кладбище. На заснеженном холмике был временно установлен крест и висела табличка с самым дорогим мне именем и двумя датами, первой и последней. Я покрывала красными гвоздиками мёрзлую землю возле креста. А когда ноги меня не держали и я падала вместе с гвоздиками, Алекс выкрикивал: «Лара! Не надо! Маму уже не вернёшь!» И насильно уводил меня, сажая в такси.

Через две недели я вернулась к своим студентам.

«Горе, как рваное платье, оставляй дома» – хорошо усвоила я штрих-код[127] этичного поведения в этой стране. Идя на работу, я едва стояла на ногах при малейшем дуновении ветра, а чуть войдя в учебное здание, распрямляла спину, бодро вышагивая и улыбаясь коллегам.

Вскоре подошло время условного наклонения. Объясняя его суть, я написала маркером на доске: «Avec des "si" on peut enfermer tout Paris dans une bouteille». (Частицей «если бы» можно затолкать весь Париж в бутылку.)

– Париж? В бутылку?! А зачем, сенсей? – не дошло до моих студентов.

– Ну хорошо, представьте, что у вас в руках волшебная палочка. Любое ваше желание может исполниться. Что бы вы пожелали?

– Пожелал бы кока-колу! Пить что-то хочется… – осенило шустрого парня.

– Мммм… Ммммм… Не знаю… А-а! Вот! С волшебной палочкой я тут же очутилась бы в Токио, в Диснейленде! – нашла гениальное применение условному наклонению студентка-отличница, и, смутившись, добавила: – Прямиком на аттракцион «Дом с привидениями» или «Пираты Карибского моря»!

– А я хотел бы очутиться на аттракционе «Полёт к звёздам» и на «Космической горе»! – подхватил «космонавт» с обесцвеченными волосами и серёжками в ушах. – А вы сами-то, сенсей?

Я? Сама? Чего бы пожелала? Поколебалась пару мгновений, пока брала маркер, и написала: «Если бы у меня была волшебная палочка, то я взмахнула бы ею, чтобы вновь увидеть мир во всех красках, чтобы заново научиться радоваться солнечному дню, чтобы опять слышать пение птиц и шум дождя».

В аудитории наступило молчание. Девятнадцатилетние парни и девушки ничего не знали о моих личных обстоятельствах. Безусловно, им было странно, зачем нужна волшебная палочка для такой малости. Они-то легко, без всякого волшебства, уже умели радоваться солнечным дням, видели мир во всей его красоте, слышали пение птиц, шум дождя. Но в их глазах не возникло недоумения. Они поняли. Поняли, что с их преподавателем случилась беда. Поняли это той абсолютной мудростью и чутьём, что впитали с молоком матери, той накопленной из поколения в поколение благой кармой, которая рождается в тишине буддийских храмов, в благовонным дыме сандала, которая копится веками в ладонях, сложенных вместе, как цветок лотоса, в молитвах о добродетели и милосердии, в монотонном речитативе японских монахов, просящих не языком Эзопа, без намёков и побуждений Всевышнего к домысливанию, чтобы тот ниспослал им и их соотечественникам мысли – чистые, слова – всегда правильные, а сердце, преисполненное любовью и состраданием ко всему живому.

Студенты смотрели на меня сочувственно, с благоговением.

Я их любила.